прискорбный случай. А мне бы ещё очень хотелось знать, на что вы потратили те пятнадцать тысяч долларов, которые мы срочно переводили в Хабаровск, если за чартер вам платить не пришлось?
– На оперативные цели, – мрачно буркнул Левченко. – А что, на этот в высшей степени прискорбный случай союзники не согласились любезно закрыть глаза?
– У нас не так много времени, так что воздержитесь, пожалуйста от глупых шуточек и давайте сюда этот объект, как вы его называете.
Левченко неохотно извлёк из чемодана тот самый кейс и поставил его на стол. Было совершенно непонятно, как ему удалось незаметно протащить в кабинет шефа такой большой чемодан.
– Это он, он! Пульт! – радостно возопил Тарасов и кейс открыл.
Взору присутствующих предстала клавиатура с непривычно большими клавишами, на которых были изображены непонятные знаки, и экран с такими же знаками на нём.
– Вы хоть знаете, что вы им отдаёте? Тарасов, нажми вон ту кнопку! Покажи нам, что это такое!
– Ничего не надо никому показывать! – распорядился Малышев, с лица которого напрочь исчезло добродушие. – Всем спасибо и до свидания, мы уходим!
Тарасов закрыл кейс, передал его одному из россиян, и вся делегация в спешном порядке вышла из кабинета.
– Василий Петрович, здесь во дворе ваша «Таврия», – сообщил Ярослав. – Я её сюда перегнал из Днепра. А мне пора. Нужно оккупантов в аэропорт отвезти.
– Не оккупантов, а стратегических союзников, – назидательным тоном поправил его Левченко. – Пошли, оккупированные! Пора домой, меня супружница, небось, уже заждалась, может, даже хахаля успела завести. С такой работой в семье чёрти что начинает твориться.
– А вот я не чувствую себя оккупированным, – гордо заявил Волчара. – Никогда для меня Россия не будет врагом!
– Клоуны! Убирайтесь отсюда к чёртовой матери! – заорал шеф, искренняя улыбка которого тоже куда- то пропала.
Все четверо покинули гостеприимный дом, сели в синюю «Таврию» и куда-то поехали. Как уже упоминалось, Алла совсем не знала Киева, и потому никак не могла определить, куда они едут: домой, к чёртовой матери или в какое-нибудь другое место.
Микроавтобус с вращающейся мигалкой мчал в аэропорт. Сирену включать не стали. За рулём сидел один из россиян, Ярослава на водительское место не пустили. Возможно, полковник опасался, что тот предпочтёт разбиться, чем оставить пульт российской спецслужбе. Если так, то Малышев сильно переоценил патриотизм парня и его готовность к самопожертвованию.
Хорошее настроение к полковнику не вернулось. Хотя, на первый взгляд, всё прошло лучше некуда, обретённая годами работы в спецслужбе интуиция даже не шептала, а вопила: «Что-то не так!». Слишком просто достался им пульт. Да, кого-то подкупили, кому-то пригрозили, кому-то что-то пообещали, и вообще не этому недоразумению Украине тягаться с Россией, потому они пульт и отдали.
Но почему так легко сдался Левченко? Неужели из-за тех пятнадцати тысяч вечнозелёных рублей, которые он под шумок заныкал? Нет, таких людей Малышев знал – это фанатик. Его невозможно подкупить, и уж точно не такой суммой. В чём же тогда дело?
– Останови, – скомандовал он шофёру, и тот, естественно, приказ исполнил. – Пётр Степанович, будьте так любезны, откройте, пожалуйста, портал.
Тарасов открыл кейс, но экран не засветился.
– Аккумулятор сел, – сообщил физик. – Так уже было. Нужно его на солнце подзарядить.
– Подзарядите, – кивнул полковник.
Его терзали очень нехорошие предчувствия, но на его безмятежном лице они нимало не отражались. Они никоим образом не отразились и через два часа, хотя экран пульта так и не засветился. Все стояли вокруг и напряжённо, до рези в глазах, смотрели на тёмный экран. Один только Ярослав расхаживал взад- вперёд, постоянно то насвистывая, то напевая весьма древнюю песенку «Ты ж мэнэ пидманула». Остальные, за возможным исключением Тарасова, украинского языка не понимали, но смысл смутно улавливали.
Полковник уже несколько раз порывался попросить Ярослава, чтобы тот заткнулся, но не стал этого делать, предполагая, что юноша его просьбу проигнорирует
– Что-то мне кажется, что эта дрянь больше никогда не заработает, – высказался Малышев.
– Ай вонт ту си, Раша гуд бай! – сменил репертуар Ярослав.
Полковник гневно на него зыркнул, но снова промолчал, и парень вдохновенно продолжал исполнять песню, занявшую в своё время на Евровидении второе место. В этот момент зазвонил мобильный телефон Малышева. Кто-то что-то ему сообщил, и полковник заметно побледнел.
– Вот оно что, – сдавленно пробормотал он. – Эй, ты гуцул! Ты знаешь, где сейчас этот ваш Левченко?
– Нет, – Ярослав энергично замотал головой.
– А кто знает? Пушкин?
– Пушкин умер, – расстроился Ярослав. – Жалко.
– Ты, дефективный, я же слышал, как ты в аэропорту спрашивал о Левченко!
– Спрашивал, но я не знаю, где он. Зато товарищ Волчара знает.
– А Волчара где?
– Не знаю. Если вы хотели у них что-то спросить, почему не спросили, когда они с вами были в одной комнате?
– Что ты мне тут дурачка включаешь? Если ты не знаешь, где Волчара, зачем о нём вообще говоришь?
– Ну, так спросить у него надо, он скажет, где товарищ Левченко.
– Как его спросить, если неизвестно, где он?
– По телефону, – объяснил Ярослав. – Есть такое изобретение. Сейчас ему позвоню.
– Да уж, позвони, – тяжко вздохнул полковник
– Они оба на заводе, – сообщил Ярослав, поговорив с Волчарой.
– На каком?
– Я знаю, где это. Давайте отвезу.
На проходной их не хотели пускать, но Ярослав предъявил свои корочки, и охранники разрешили войти сотруднику СБУ и ещё двоим, под его ответственность. Этими двумя, по выбору полковника, оказались сам Малышев и Тарасов. По заводу Ярослав шёл уверенно, Волчара чётко и подробно объяснил, как его найти. Войдя в нужный цех, полковник радостно ахнул.
– Вот оно! – выкрикнул он. – Ни с места! Никому не двигаться!
Начальник цеха лично проводил экскурсию для Игоря, Аллы, Волчары и Левченко. Наверно, у него было немало других дел, но доблестного руководителя уж очень интересовал вопрос, что в его цехе забыло СБУ?
– Раньше, при Союзе, здесь было народу раза в четыре больше, и оборудование работало круглосуточно, кроме плановых ремонтов или профилактики, – пояснял он. – Сейчас, как видите, затишье. А тогда вот этот красавец стучал непрерывно.
– Это и есть молот? – поинтересовался Левченко.
– На самом деле это пресс, но здесь его действительно называют молотом. Жаргон такой, понимаете?
– Понимаю. А какое у него ударное усилие? То есть, с какой силой он бьёт?
– Несколько тонн. У нас тут масштабы, сами понимаете. Были, по крайней мере. Эх! Ну вот скажите, кому Союз мешал?
– Покажите, пожалуйста, как он работает. Если работает, конечно.
– Это очень просто. Вон туда кладётся поковка, затем нажимаем вот эту кнопку…
Молот рухнул вниз, не дошёл до наковальни сантиметров пять и вновь вернулся вверх.
– Можно ли его настроить так, чтобы он бил по наковальне, или как она там называется?
– Теоретически можно, но так не делается, потому что…
– Сделайте, пожалуйста, – попросил Левченко.
