приподняться на стременах и наклониться вперёд. Это называется «отдать корпус». Арсен иногда действительно корпус отдаёт слишком сильно, со стороны кажется, будто он хочет прыгнуть впереди Баяниста. И Владимир Борисович его ругает, ведь всадник с конём должны находиться в равновесии. Чересчур вылезешь на шею лошади при прыжке — перегрузишь ей перёд, она может сбить жерди. А если препятствие «мёртвое», то есть жерди у него прочно закреплены и не падают от удара, тогда оба, и двуногий и четвероногий, полетят кубарем.
Да, так вот, Арсен, когда его снимали, прыгал совершенно чисто. Просто Ане захотелось поизображать тренера.
Она поняла, что мы её не поддерживаем и упрямо заявила:
— Вот сами сейчас увидите. Ещё раз покажут — обратите внимание.
Как по заказу Арсен с Баянистом снова появились на экране. И мы следили во все глаза.
Вот Арсен заводит Баяниста на препятствие, жеребец сокращает мах галопа, чтобы оттолкнуться в нужном месте… Камера приблизила их, взяла крупнее, весь кадр заполнили морда и шея гнедого, вытянувшегося в прыжке и лицо его всадника…
Нет!
Не может быть!
Нет!
Я словно оглохла, не слышала, как обсуждают прыжок наши и что говорит из динамика телевизора Денисюк.
Точно такой ж кадр я видела в бархатном альбоме Владимира Борисовича. Такой же, но неподвижный.
Не только парень со снимка был похож на убитого конокрада. На них обоих походил Арсен.
Так походил, как может походить мальчишка на того взрослого, в которого потом превратится.
Так походил, как походит сын на отца…
Меня затеребили:
— Светка, ты куда смотришь?! Зырь, тебя показывают!
— А? — я сощурилась, встряхнулась, посмотрела на экран.
Лучше бы я этого не делала! Из головы сразу вылетели Арсен, мертвец и всякие фотографии. На экране важничало жуткое рыжее чучело, морда у чучела была сплошь заляпана омерзительными здоровенными веснушищами, глаз вообще не было видно и нос был красным.
Мне захотелось превратиться в микроба и завалиться между диваном и его подлокотником.
Фотогеничная! Журналистка! Ага, раскатала губы, машинку губозакатывальную покупай!
Я тихонько сползла с дивана — хорошо ещё, что сидела на том конце, что ближе к дверям! — и выскочила за порог. По дороге успела услышать, как идиотски-важным голосом вещаю о том, что классно быть спортсменкой и что личная жизнь спорту только мешает.
Никто не заметил этого бегства, все так и впились глазами в телевизор, так и наслаждались моим позором…
На улице было прохладно. Это хорошо, никогда раньше не думала, что выражение «сгореть со стыда» нужно понимать вполне буквально — лицо у меня так и пылало, казалось, что кожа вот-вот лопнет.
У ворот конюшни сразу стало легче — на меня пахнуло родными запахами — соломы, сена, лошадей. Боргез как всегда заржал, увидев меня. Заржал тихонько, одним трепетом ноздрей. Вот уж кому совершенно будет без разницы, даже если я не веснушками, а язвами покроюсь. Он всё равно не перестанет меня любить… Я похлопала его по шее и прислонилась к тёплому боку.
И зачем надо было фантазировать, придумывать всякие глупости? Таким как Денисюк — высоким, красивым — на телевидении самое место. А рыжим-конопатым идиоткам лучше сидеть и не рыпаться.
Ну и ладно, раз не суждено стать телеведущей — ничего не поделаешь. Зато мы с Боргезом будем прыгать лучше всех. И обязательно попадём на Олимпиаду. Пусть не на эту, но на следующую — точно. А если ты прыгаешь любой самый сложный маршрут без единого повала, всем глубоко будет наплевать, что ты похожа на чучело…
— Света… Ты здесь?
Машкин голос. Я приподнялась на цыпочки и выглянула из-за спины Боргеза.
— Ты чего ушла, не досмотрела? — спросила Машка.
— Иди ты! Ещё спрашиваешь!
— Да что такое-то?
Кажется, сейчас я заплачу…
— Ну что ты слепая, да? Не видела, да? Ужас такой… Хоть бы в школе никто эту передачу не посмотрел! — так и знала, слёзы потекли, значит, завтра глаза опухнут…
— Светка, да ты что, совсем?! Ты так классно говорила! Всем понравилось.
— Ага, «понравилось»…
— Ты что, не веришь мне? Я что, тебе когда-нибудь брехала?
Точно, мы с Машкой всегда говорили друг другу правду. Если, конечно, не считать моё враньё насчёт похорон Карагача…
— Так что, нормально было?
— Конечно, ещё как! Пошли домой, чай пить!
Мне стало легче. Ну да, никто ведь не знал, что я в мыслях уже считала себя телезвездой, что вообразила — а всё этот придурок-оператор! — будто некрасивая физиономия станет красивой только оттого, что её сняли на видеоплёнку. Никто и не ожидал, — разумеется, кроме меня, — увидеть фотогеничную рыжую девушку. И я на экране совсем не показалась необычной. Конопатая? Красноносая? Нормальное Светино состояние.
Ладно. Может, и всё это к лучшему, может, хоть Денисюк перестанет сниться. А то, представляете, в каждый сон лезет. То я его спасаю от хулиганов, то помогаю пробраться мимо охраны, чтобы снять обалденный сюжет. И везде он такой красивый, такой уверенный. Даже когда его бьют.
… Мы дошли почти до крыльца, когда у меня мозги окончательно встали на место и я вспомнила, что хотела сказать Машке.
— Подожди. Давай пойдём… ну хоть под навес. Я тебе такое расскажу!
Под навесом пахло пылью. Я споткнулась о борону, которой разравнивают конкурное поле и чуть не грохнулась. Хорошо, что Машка поймала меня:
— Осторожней! Ну, что ты хотела?
— Помнишь, я тебе говорила, что у Борисовича есть фотка, на которой — убитый в молодости?
— Ну, помню.
— Так знаешь, на кого он ещё похож? На нашего Арсена!
— Да ты что?!
— Точно! Вот когда показали, как он прыгает, во второй раз, крупно, я увидела — это копия — тот снимок!
У Машки оживилось лицо:
— Ты уверена?
— Сто процентов! — я слегка стукнула по набитому тренировочному мешку. Мешок закачался и я от избытка чувств предложила:
— Давай грушу попинаем!
Машка отвернулась:
— Нет… Не хочу.
— А чего?
Она уставилась в пол. На щербатом сером бетоне — одинокие соломинки, пара высохших «яблочек» конского навоза…
— Знаешь, Светка, я решила бросить единоборства.
— Почему?
— Когда… Когда Кори погиб, я поняла, что всё это — боксы, кикбоксинги, каратэ и прочее — ерунда. Только дети думают, что если ходишь в секцию, это всегда поможет. Ты можешь быть суперсильным, супербыстрым, но если…если кто-то у тебя умирает, ты нич-чего, нич-чегошеньки не сможешь сделать. Со
