светит солнце и всегда трава зелёная. В третьем осколке был густо-синий вечер, яркие летние звёзды и наш молчаливый тёмный дом. В четвёртом была большая любовь. Я любила Боргеза, Машку, Владимира Борисовича, тётю Олю, Верку, Арсена, Аню и вообще всех людей на земле… Было много других осколков, я видела их одновременно, они кружились передо мной, то один то другой приближался, потом отодвигался опять, и жить было чудесно, только вот очень больно. А потом всё стало черно. Наверное, я уснула.
Владимир Борисович и тётя Оля приехали только утром и даже не очень ругали нас за вчерашнее. Было не до того. Оказалось, у Машки сильное сотрясение мозга, сломаны рёбра — это, наверное, она упала на камень, — и внутри что-то ещё повреждено, поэтому её пришлось везти из Бахчисарая в Симферополь.
Сначала к ней в больницу не пускали. Потом стали пускать, так она сама никого не захотела видеть. Мы приезжали несколько раз и ждали в парке у больницы, пока тренер передавал ей пакет с фруктами и разными вкусностями, которые приготовила тётя Оля. В конце концов Владимир Борисович стал ездить один. Мы на Машку не обижались — у неё было горе. Это ж понятно — увидит кого-нибудь из нас и сразу вспомнит, что наши кони жуют себе сено, а Карагача на свете больше нет…
Как только она поправилась так, что смогла ходить, то попыталась убить себя. Оказалось, те деньги, которые передавал ей Владимир Борисович, она не тратила на мороженое или какую-нибудь ерунду вроде жевачки, а потихоньку покупала в аптеке димедрол, и когда снотворного набралось целых двадцать пачек, выпила их все, прибавив ещё те таблетки, что набрала в тумбочках у соседок по палате. Спасли её только потому, что Машка всегда была ужасно аккуратной и решила пустые упаковки от таблеток выбросить в мусорное ведро. Это заметила нянечка, подняла шум… Врачи не дали Машке умереть. Ей промыли желудок, очистили кровь, и теперь в больнице терзали всякими психотерапевтическими штучками, чтобы она больше не пыталась самоубиваться.
Я Машку понимала. Я бы тоже убила себя, если б на свете не стало Боргеза.
Только поступила бы по-другому, выбрала бы такой способ, чтобы потом насильно не спасли.
Например, можно ж было прыгнуть с крыши двенадцатиэтажки, там же в Симферополе много высотных домов, а из больницы убежать нетрудно.
Ведь если твой конь умрёт, это всё равно, что тебе отрубят руку и ногу сразу. В таком виде лучше не жить.
…От этих мыслей и воспоминаний мне стало холодно, хоть солнце грело вовсю.
Наши прыгали. Владимир Борисович кричал — а как иначе, если говорить тихо, никто ничего не услышит, поле большое:
— Анна, Анна, заставь лошадь прыгать! Что это она у тебя стучит?!
Костлявая рослая Виннифред была небрежной. Стоило Ане отвлечься и во время прыжка гнедая плохо подбирала передние ноги и зацепы копыт стучали по препятствиям. Иногда обходилось всё нормально, а иногда жерди летели на землю. На любых соревнованиях за разрушение препятствия — четыре штрафных очка.
Аня злилась, она всегда страшно нервничала, когда тренер делал ей замечания. И, снова заведя гнедую на «каменную стенку», она скорее всего, мысленно ударила её, потому что Винни сделала гигантский красивый прыжок, раза в полтора выше и дальше, чем нужно.
Владимир Борисович снова закричал:
— Что ты творишь?! Полегче, лошадь загубишь!
Справа от меня захрустел песок. Я краем глаза уловила движение и шарахнулась в сторону, а потом уже увидела, что могла бы и спокойно стоять на месте, никто не собирался лишать меня жизни. Рядом затормозила зелёная «Нива». Она скатилась с дороги к полю с выключенным двигателем и подъехала бесшумно. На лобовом стекле был прилеплен розовый косматый чёртик и рядом косо торчала табличка с жирной синей надписью «ТВ-Крым».
Из машины вылез парень. Высокий, темноволосый, коротко стриженный, в кожаной курточке и кожаных штанах. Довольно симпатичный.
— Привет! Скажи, где ваш директор? Ну, начальник?
Я показала:
— Вон, тренировку ведёт. Подождите.
Открылась задняя дверь «Нивы», вылез ещё один. Постарше и поменьше ростом, волосы собраны в «хвостик», с головы до ног одет в синюю джинсу — кепка, куртка, штаны, кеды. Вытащил большую видеокамеру. Понятно, оператор!
Владимир Борисович заметил гостей и подошёл, бросив через плечо нашим:
— Шагайте пока…
Высокий представился тренеру:
— Кирилл Денисюк, крымское телевидение, программа «Островитяне»…
Оказалось, кто-то сообщил ему, что под Бахчисараем в селе Яблоневое работает необычный семейный детский дом. Одновременно детский дом и спортивная школа. И Денисюк решил снять про нас передачу!
Почему-то Владимир Борисович совсем этому не обрадовался. Он, конечно, не стал отказываться, поговорил с Денисюком перед камерой, но вид у него при этом был такой, словно зубы разболелись.
Тренер дал интервью и пошёл дальше вести занятия. Джинсовый оператор поднырнул под ограду и отправился снимать, как наши прыгают. А Денисюк постоял, посмотрел и вдруг обратился ко мне:
— Тебя как зовут?
— Света.
— Ты тоже… — он замялся и я помогла ему:
— Детдомовка? Ага.
— А почему ты не ездишь?
— Мой захромал. Ногу потянул.
— И как зовут твою лошадку?
Ух, ну и привычка у этих городских! «Лошадка»! Они почему-то стесняются говорить «кобыла» или «жеребец», хотя не стесняются «мужчина» и «женщина».
— У меня жеребец, Боргез. Чистокровный верховой. Это порода так называется, — пояснила я на всякий случай.
— Скучаешь без него?
— Чего? Я его пошагала немного, сейчас вместе со всеми на вторую тренировку пойду. Когда мы продажных тварей работать будем.
Денисюк оторопел:
— Продажных тварей?!
— Ага. Ну, тех лошадей, которых потом продадут.
Он расхохотался. Я тоже — потом, когда сообразила. Мы-то привыкли так говорить, не помню, кто это придумал, но ведь вообще-то «продажными тварями» проституток называют и предателей.
Денисюк расспрашивал меня о том, как и где мы живём, чем кормят лошадей, как называются препятствия на конкурном поле. Я честно рассказывала, только не сказала ни слова о том, что мы можем чувствовать лошадиные мысли и передавать им свои. К этому приучили нас Владимир Борисович и Роман Иванович. Мы навсегда запомнили: ни слова чужим о наших способностях. Даже в Яблоневом. Почему — ясно было без объяснений. Я вот рыжая, и, знаете, сколько драться пришлось, чтоб перестали дразнить?! Это при том, что рыжих-то на свете много. Экстрасенсов — гораздо меньше. И, как говорил Роман Иванович, еще не прошли те времена, когда за необычные способности человека могут убить.
Кучу вопросов задал мне Денисюк. Некоторые — совершенно дурацкие, знаете, на дебилов рассчитанные. Ну, это понятно. Детдомовцев почему-то заранее считают недоразвитыми. Я постаралась доказать ему, что это не так и почти доказала, но вдруг заметила, что джинсовый оператор, который уже отснял прыжки, не просто камеру на плече держит, а явно снимает меня! И застыла, уставившись в объектив, отливающий сиреневой нефтяной плёнкой. Ну ничего не могла с собой поделать!
Денисюк сказал:
— Да ты не бойся, Света…
Вот ещё! Я сразу ожила:
