шкуре. А потом он вдруг понял, что остался один, совсем один и попал к чужим людям в плен.
Он затосковал, и вдобавок к тоске кто-то стал больно кусать его живот. Он попытался задней ногой согнать кусучую дрянь, спрятавшуюся под чужой попоной — ничего не вышло. Хотел упасть на пол и раздавить её — мешала короткая привязь…
Боль наступала, он изо всех сил отбивался от неё ногами, пытался укусить сам…
Рядом раздался грохот, и голос дурнопахнущего человека заорал:
— Да тормози же ты, твою мать! У него колики!
Денник резко дёрнулся, жеребец чуть не упал.
Потом опять появился свет, он сильно обрадовался, его отвязали и вывели на улицу, он обрадовался ещё больше, вдохнув знакомый воздух и решил, что скоро увидит Cвоего человека. Но знакомого маленького человека снаружи не оказалось, были мокрый воздух, мокрая земля и мокрая трава, которую не хотелось есть.
Неизвестный кусака продолжал грызть живот, но жеребец понял, что избавиться от него невозможно, и покорно ходил следом за дурнопахнущим человеком по вязкой глине. Время от времени он пытался показать этому, чужому, дурнопахнущему, что вон там, в той стороне, откуда дует ветер — его дом и Его человек. И много других людей. Там помогут, прогонят зверя, кусающего за живот, и всё будет хорошо. Но чужой человек грубо дёргал верёвку и ворчал:
— Шагай, шагай давай, сейчас Вовчик ветеринара приведёт…
А потом — вдруг! — его позвал Свой человек!
И он вырвался и поскакал!
И кусака за ним не угнался!
Я ощутила всплеск радости Боргеза при мысли о том, что снова мы вместе.. Эта радость и моя радость слились вместе и превратились в невиданной силы посыл. Нас бросило вперёд как из катапульты.
Это не был обычный галоп, при котором чётко различаются три удара копыт о землю.
Мы неслись огромными скачками, так, как несётся гепард. В два такта. Я прижалась к шее Боргеза. Земля, сливаясь в буро-зелёную полосу, летела нам под ноги и казалась непривычно близкой, таким резвым был наш галоп, так вытягивался на скаку жеребец.
Я смотрела глазами Боргеза и чувствовала, куда именно должно ступать каждое копыто, чтобы не поскользнуться на мокрой траве — мы мчались по самой кромке пахоты под кустами лесополосы. Ветки хлестали меня по голове и чиркали по спине. Кроме редкого дождика с неба на нас сыпался крупный с потревоженных листьев.
Поле кончилось очень быстро. Его дальний, параллельный дороге край, тоже ограничивал ряд плотно сплётшихся кустов. Чуть сократив настильный галоп, мы завернули за него и помчались снова.
Я подумала о конюхе с коневозки, который должен был нас догонять. Боргез, от моего воспоминания, яростно отбил задними ногами в воздух, так, что я вылетела к нему на холку и чуть не упала, но жеребец вскинул головой, и этим толчком посадил меня на прежнее место.
Слева были кусты, справа — поле, исчирканное поперёк озимыми всходами, впереди — ещё одна лесополоса. Справа за полями поднимались плавные силуэты Внутренней гряды Крымских гор.
Свобода!
Свобода!
Свобода!
Скачи, куда хочешь! Здесь, где нету асфальта, нас не догонит никто!
Поля и степи — не для двуногих, с колёсами они или без!
Они — для всадников!
Для кентавров!
Мы вылетели на четырёхметровую оросительную канаву и перемахнули её, не задумываясь.
Новое поле.
Канава.
Ещё одно поле.
Вдалеке забелели деревенские дома и мы круто взяли вправо, на пахоту. Здесь пришлось сократить галоп, Боргез глубоко проваливался в грязь и, с трудом вытаскивая ноги, так работал спиной и крупом, что казалось, он козлит и пытается всадника сбросить.
Только теперь я немного отстранилась от переживаний скачки и начала соображать по- человечески.
В полях нас видно, как на ладони. Если конюх, от которого мы ушли, нас до сих пор не заметил — благодарить надо только лесополосы. Дальше скакать по открытому месту опасно. Не конюх, так деревенские заметят и расскажут ему при случае. Надо прятаться в лесу.
Едва наши копыта ступили на упругую траву опушки леса, по которой были разбросаны одиночные кусты тёрна, шиповника и держи-дерева — я перевела Боргеза в шаг.
Жеребец не соглашался, мотал головой, разбрызгивал пенистый пот, стекавший по шее. Он хотел скакать и скакать, убегая от кусачего зверя, и от человека, который не давал вернуться домой. Но следы шагающей лошади хуже видны на земле, чем лошади, скачущей галопом. А если нас не заметят сразу, то будут искать по следам.
Как всё же страшно идти шагом, когда за тобой гонятся!
Кажется, за всеми ветками и кустами притаились наблюдатели и их взгляды противно, как мушиные лапки, щекочут спину…
Я нервно оглядывалась, пытаясь за сеткой дождя разглядеть человеческие фигурки и пока мы шли по опушке, вспотела не хуже Боргеза.
Странно. Часы не остановились. 12.36. Всего час назад я ехала в тёплой кабине серебристого «Форда», а сейчас сижу на спине промокшего жеребца. И кажется, будто прошла целая вечность…
Сейчас, в начале октября, солнце заходит часов в шесть. Идёт дождь, пасмурно, значит, уже к пяти настанут сумерки, в которых издали не отличишь лошадь от коровы или двух идущих рядом людей.
Главное, продержаться до этих сумерек. Спрятаться, чтобы не нашли.
Шагая вдоль опушки, я довольно быстро отыскала то, на что надеялась.
Заросшую, еле заметную дорогу.
В лесах горного Крыма много таких дорог. Дорог, ведущих в никуда. Может быть, раньше там, в лесу, были поля, на которые ездили трактора. Может быть, дороги эти прорубали для своих надобностей лесники, но у них всегда такой вид, словно по меньшей мере год никто по ним не ездил. Когда идёшь по ним, приходится порой продираться сквозь ветки сомкнувшихся кустов, в десяти метрах впереди и позади уже никого и ничего не увидишь. То, что нам надо.
Я спрыгнула на землю и повела Боргеза в поводу. Верхом было не проехать.
Жеребец шёл рядом коротким напряжённым шагом, высоко держал голову, часто останавливался, прислушивался и всхрапывал. Я слышала только как шелестят листья и чувствовала запах грибов, но для Боргеза осенний лес переливался звуками и запахами.
На каменистой желто-белой земле, усыпанной зелёными листьями, за нами почти не оставалось следов, только кое-где копыто, соскользнув с камня, чётко отпечатывало в глине небольшую дугу. Всё же для опытного человека этого вполне бы хватило, чтобы понять: здесь вели лошадь.
Ураган переломал ветки и повалил засохшие деревья. Приходилось перелазить через барьеры из упругих нетолстых хлыстов и бесплодно жалеть, что здесь мало места для прыжка. Мы пробились вглубь примерно на километр и остановились на маленькой прогалинке в кустах у дороги.
Прислушались. Не было слышно ни голосов, ни приближающегося треска веток.
Пора было заняться одним важным делом.
Угнанную лошадь ищут по следам. Тем, кто будет нас ловить, повезло: идёт дождь, до опушки наши следы очень хорошо заметны. На дороге тоже, но сейчас мы попробуем их обмануть. Прошлым летом я прочитала хорошую книгу, «Дикая охота короля Стаха» — там всадники, чтобы лошади не оставляли отпечатков копыт, обматывали им ноги тряпками. Тряпок у меня нет, но вместо них отлично сойдут бинты.
Когда-то красивые, ярко-синие, как недоуздок, они сейчас были сплошь заляпаны грязью. Тесёмки, удерживающие их на месте, промокли, я сломала ноготь, стараясь их развязать. Как раз сейчас пригодился
