кентером в темноте. А он — он слушался меня так, как не слушался почти никогда раньше. Это было как подарок и я не знала, чем за такой подарок отплатить.
Яблоневские огни я узнала издалека и даже заметила на горе зарево огней нашей фермы.
Мой золотой Боргез страшно расстроился, когда вместо того, чтобы двигаться к свету и теплу, мы повернули на Биюк-Тау.
На этой горе были пещеры, и в одной из них, неглубокой, вроде грота, я привязала к камню Боргеза и объяснила как могла, что бояться не надо и я скоро прийду. А сама расчесала волосы пальцами, вытерла кроссовки травой и пошла в село.
Если Владимир Борисович приехал, можно и нам с Боргезом возвращаться. Всё будет в порядке, тренер прикажет Костику расторгнуть продажный договор.
Если не приехал — попрошу Олега, чтобы спрятал нас в своём сарае.
А нет — уйду совсем. В лес. В горы. На Ай-Петри.
ГЛАВА 15
Я закричала:
— Борге-ез!
Мысленно закричала. Довольно легко промолчать, не выдав чувств. Не подумать — гораздо трудней.
Конь, которого водили в поводу, резко остановился и вскинул голову, глядя в мою сторону. Даже издалека узнала я это движение.
Он!
Теперь уже специально я изо всех сил мысленно позвала его:
— Борге-ез! Ко мне!
Рыжий жеребец в тёмной попоне встал на дыбы. Человек откинулся назад, пытаясь удержать его. Рыжий выгнул шею, повернулся на задних ногах, подставляя корде или верёвке плечо. Маленькая человеческая фигурка присела к земле, потом, не удержавшись, опрокинулась на бок.
Я снова позвала, — и вот Боргез уже скачет ко мне по пахоте.
Это было чудо.
Я нашла его.
Он свободен.
Мы снова вместе и мы уйдём от погони.
Конечно, я знала, что так и будет, только не думала, что произойдёт всё так скоро и потом — я не привыкла ещё делать чудеса…
Проскакав полдороги, Боргез громко, звонко заржал. Так лошадь, потерявшая табун, зовёт своих. Я крикнула в ответ:
— Бо-орь-ка!
Он бешено рванулся вперёд, только комья тяжелой глины полетели из-под копыт.
Далеко, у серебристого фургона, возле подножия холма, поскользнувшийся в грязи конюх поднялся на ноги и побежал за жеребцом. По сравнению со скачущим Боргезом, человек едва переставлял короткие ножки, поэтому даже не сделалось страшно, что нас могут поймать.
Боль ушла — исчезла неизвестно куда.
Подскакав, Боргез чуть не сбил меня с ног. Толкнул мордой в грудь, торопливо, горячо дыша, обнюхал меня. Тонкие ноздри после бешеной скачки раздувались широко, делались почти квадратными. На нём была непривычная, чужая попона и ярко-синий недоуздок. На тонких ногах — бинты из которых сверху и снизу торчат стёганые толстые ватнички.
Теперь понятно, почему так легко он вырвался! Растяпа-конюх посмотрел, что жеребец ведёт себя смирно, и поленился одевать уздечку.
Никто не сможет удержать на недоуздке чистокровную лошадь, если она не играет, а решила вырваться на свободу.
Золотой жеребец топтался возле меня, взрывая ногами глинистую глубокую пахоту, успевшую напитаться водой и даже дважды наступил мне на ногу, чего прежде не случалось никогда. Он был рад, страшно рад, потому что нашёл Своего человека.
Донеслось хриплое:
— Стой, скотина!
Я подхватила волочившуюся по грязи толстую верёвку от недоуздка и, вцепившись в негустую гриву, запрыгнула Боргезу на спину, сразу ощутив, что тёмно-синяя, цвета матросской форменки, попона уже здорово намокла от дождя. Как хорошо, что я не слушалась тренера, ездила на выпас без седла и уздечки!
— Сто-ой!
Едва очутившись на спине жеребца, я поняла с диким восторгом, что снова у нас все мысли и чувства — на двоих. Мы снова превратились в кентавра!
Чужой конюх грозил на бегу кулаком. Мы фыркнули в его сторону — это был враг! — и сорвались с места.
Свобода!
Свобода!
Свобода!
В один миг я узнала от Боргеза, что случилось сегодня утром на ферме.
Он испугался, когда чужие люди стали заводить его в фургон, пахнущий чужими лошадьми. Он упёрся покрепче ногами и протестующе замотал головой. Тогда повод взял знакомый человек. Жеребец его знал не так давно, однако занимался человек полезным делом — насыпал в кормушку овёс и ловко перекидывал через дверь на вилах тонкое пахучее сено. Жеребец был воспитан, поэтому знакомому человеку повиновался, хоть происходящее очень ему не нравилось.
Его привязали к поперечному брусу, он успокоился и даже попытался сорвать зубами с ног мягкие синие штуки, которые надели на него ещё в родном деннике. Только удалось хорошенько ухватить одну гадость, просто присосавшуюся к правой передней, как внезапно заскрежетало и сделалось совершенно темно. Он насторожился и тут началось…
Впереди, из-за стены, послышалось рычание. Весь тёмный денник мелко-мелко задрожал, как дрожит кожей лошадь, когда пытается согнать муху.
Жеребец почувствовал себя очень беспомощным и позвал на помощь. Позвал Своего человека.
Человек не пришёл.
Тёмный денник дёрнулся и покатился куда-то вниз. Пришлось неуклюже топтаться на месте, чтобы сохранить равновесие.
Рычание за стенкой делалось всё более угрожающим. Это было очень страшно. Денник сползал и мог куда-нибудь упасть. Это было ещё страшней. Жеребец закричал, снова и снова зовя Своего человека, и тут услышал:
— Не бойся, малыш, всё хорошо!
Спрятался!
Кто-то спрятался в темноте!
Нападёт…
Он решил порвать верёвку, которой был привязан, присел на задние ноги, пытаясь встать на дыбы, но копыта заскользили по доскам и он едва не упал.
Прятавшийся в темноте человек неприятно похлопал его по шее:
— О-оп-па, маленький, не буянь… Всё будет хорошо…
Слова были знакомые, голос не был злым, но пахло от человека просто отвратительно, денник дрожал, за стеной рычали звери…
Он стоял, пытаясь удержать равновесие, мелкая дрожь волнами пробегала по рыжей вычищенной
