Синяя спальня и другие рассказы

надел сегодня утром, когда они вместе собирались на пляж, чтобы в последний раз искупаться, бросив дома грязную посуду, не вытерев пыль и не застелив постели. Потом она приготовила ему его любимый ланч: отбивные с консервированной фасолью, и они вместе поели, а часы отсчитывали их последние совместные минуты.

Она отложила сумочку и прошла через прохладный холл в гостиную, а оттуда через застекленные двери по каменным ступеням террасы спустилась в сад. Там стоял расшатанный деревянный стул, и она опустилась на него, внезапно почувствовав себя совсем без сил. Солнце било в глаза, поэтому она прикрыла их ладонью, и сразу же слух ее различил привычные звуки: вот выбежали из деревенской школы ребятишки, на церкви пробили часы. Проехала по дороге машина, свернула в ворота и, шурша гравием, подкатила ко второй парадной двери с другой стороны дома Вероники. Безразличная, она подумала: Профессор дома.

Вероника овдовела два года назад. До этого она с мужем и детьми жила в Лондоне в просторной квартире близ Альберт-холла, однако после смерти мужа по совету Фрэнка Кирди, их адвоката и лучшего друга, перебралась в деревню, в дом, в котором родилась и жила ребенком. Это казалось вполне естественным и разумным решением. Детям нравилось за городом, поблизости были пляж и море, ее окружали соседи — люди, которых она знала всю свою жизнь.

Однако не обошлось и без возражений.

— Но, Фрэнк, дом такой большой! Слишком большой для меня и двоих детей.

— Но его можно очень легко поделить пополам, и тогда ты сможешь сдать вторую половину.

— А сад?

— Сад тоже можно разделить. Посадишь живую изгородь. У тебя все равно получится два просторных газона.

— Но кто там будет жить?

— Поищем. Наверняка кто-нибудь найдется.

И он нашелся. Профессор Райдел.

— Кто такой профессор Райдел? — спросила она.

— Мы вместе учились в Оксфорде, — ответил Фрэнк. — Он ученый, археолог. Преподает в Университете Бруксбридж.

— Но если он преподает в Бруксбридже, зачем ему переезжать в Корнуолл?

— Он берет годичный отпуск. Будет писать книгу. Не надо так волноваться, Вероника, он холостяк и привык жить сам по себе. Наверняка в деревне найдется какая-нибудь женщина, которая согласится помогать ему по хозяйству, так что ты даже не заметишь его присутствия.

— А что если он мне не понравится?

— Дорогая, Маркус Райдел многих возмущает, многих смешит и многих поучает, но я ни разу не слышал, чтобы он кому-нибудь не понравился.

— Что же, — с неохотой согласилась она, — пусть приезжает.

Дом, как было условлено, поделили пополам, газон тоже и профессора уведомили, что он может переезжать. Через некоторое время Вероника получила мятую открытку без марки, исписанную едва читаемым почерком, — после дешифровки выяснилось, что профессор собирается явиться в воскресенье. Воскресенье прошло, за ним понедельник и вторник. В среду, во время ланча, профессор прибыл: он прикатил на спортивной машине, которая выглядела так, будто ее отдельные части скреплены между собой скотчем. Он был в очках, в твидовой шляпе и мешковатом твидовом костюме. Он не извинился и никак не объяснил своего запоздания.

Вероника, которую его появление одновременно и возмутило, и рассмешило, выдала профессору ключи. Дети, очарованные, крутились рядом, надеясь, что он пригласит их помочь распаковывать вещи, однако он исчез на своей половине так же неожиданно, как приехал, и с тех пор они его практически не видели. Он нанял жену почтальона, миссис Томас, помогать ему по хозяйству, и она стала готовить для него запеканки и гигантские фруктовые пироги. Через неделю они почти забыли о его существовании. Он забился на свою половину, как белка в дупло, и в последующие месяцы Веронике напоминали о нем разве что дробь пишущей машинки, которая внезапно могла раздаться посреди ночи, да шум мотора его автомобиля, выезжающего из ворот, когда профессор отправлялся по своим непонятным делам и мог отсутствовать два-три дня.

Однако с детьми он пересекался чаще. Как-то раз Салли упала с велосипеда, а профессор, по счастью, проезжал мимо — он остановил машину, вытащил ее из канавы, выправил погнутое переднее колесо и перевязал разбитое колено носовым платком.

— Он такой добрый, мама, просто очень-очень; он даже сделал вид, будто не заметил, что я плачу. Правда, он ужасно тактичный?

Вероника хотела его поблагодарить, однако он не попадался ей на глаза целых три недели, а к тому времени, решила она, он успел забыть о том случае. Однако через некоторое время Джеймс явился к ужину, гордо неся перед собой какое-то приспособление из ветки орешника со шнурком и пучок остро отточенных прутиков.

— Что это у тебя?

— Лук и стрелы.

— Выглядят они страшно. Где ты их взял?

— Я встретил профессора. Он сделал мне лук. Видишь, если его не используешь, то тетиву надо ослаблять, а когда захочешь выстрелить, надо вставить в нее палочку и покрутить, чтобы тетива натянулась… вот так! Смотри! Здорово, да? Стрела улетает на несколько миль!

— Только смотри, ни в кого не целься, — встревоженно сказала Вероника.

— Я и не стал бы целиться даже в того, кого ненавижу, — ответил сын. — Мне надо сделать мишень.

Джеймс подергал тетиву, и она зазвенела словно струна на арфе.

— Надеюсь, ты не забыл сказать спасибо, — заметила Вероника.

— Конечно, не забыл. Знаешь, он классный. Может, пригласишь его на обед или на ужин?

— О, Джеймс, вряд ли он обрадуется. Он же работает и не хочет, чтобы его беспокоили. Думаю, приглашение его только смутит.

— Да, наверное так. — Джеймс подхватил свой лук и понес его наверх в спальню.

Она услышала, как на своей половине профессор захлопнул окно. Потом открылись застекленные двери его гостиной — до раздела там находилась столовая — и профессор вышел в сад. В следующий момент над живой изгородью показалось его лицо с очками на носу.

— Я подумал, может, вы захотите чашечку чаю?

На мгновение Веронике показалось, что он разговаривает с кем-то другим. Она завертела головой, пытаясь понять, к кому он обращался. Однако в саду больше никого не было. Он говорил с ней. Предложи он ей станцевать вальс прямо тут, на газоне, она и то не была бы так удивлена. Вероника молча уставилась на него. Он был без шляпы, и она обратила внимание, что под ветром его темные волосы поднимаются надо лбом ежиком, точно как у Джеймса.

Он сделал еще одну попытку:

— Я только что заварил чай. Могу принести его сюда.

Она вспомнила о хороших манерах:

— О, извините… я просто немного удивилась. Конечно, я с удовольствием выпью чаю…

Она начала неловко подниматься с покосившегося стула, но он ее остановил.

— Нет-нет, не двигайтесь. Вы тут так мирно сидите… Я сам принесу чай.

Она вновь опустилась на стул. Профессор испарился. Первый шок у Вероники прошел: она поняла, что улыбается сама себе, посмеиваясь над ним и над всей этой абсурдной ситуацией. Она натянула юбку на колени и попыталась усесться поровнее. Больше всего ее сейчас интересовало, о чем они будут говорить.

Когда он вернулся, протиснувшись через узкий проем в живой изгороди, она обратила внимание на