— Может быть, — произнес Бен Фокс. — Может и хочется. — Внезапно он улыбнулся. Оливер впервые видел Бена улыбающимся: глаза его прищурились, а во рту блеснули белые крепкие зубы. Своей сильной рукой он потрепал мальчика по голове.
— Возможно, пришло время мне остановиться. А тебе — понять, что жизнь такова, какая она есть. И прожить ее нелегко. Каждый раз перед тобой встают новые задачи, которые надо решать, — словно препятствия на беговой дорожке. И так продолжается до самого последнего часа.
— Да, — сказал Оливер. — Я понимаю.
Они еще немножко посидели в машине, в непринужденной и уютной тишине, а потом Бен Фокс посмотрел на часы.
— Чем бы ты хотел заняться, Оливер? Посидеть здесь и подождать Уилла или поехать со мной куда- нибудь перекусить?
Предложение перекусить было как нельзя кстати.
— Я бы с удовольствием съел гамбургер.
— Я тоже. — Бен завел двигатель, они проехали под кирпичной аркой и стали объезжать улочки маленького городка в поисках подходящего кафе.
— Думаю, — заметил Оливер, — что Уиллу мы бы только помешали. Он сейчас должен позаботиться о Саре.
— Слова не мальчика, но мужа, — ответил на это Бен Фокс. — Молодец, малыш.
Незабываемый вечер
Усаживаясь под сушилку с волосами, туго накрученными на бигуди, Элисон Стокман отказалась от журналов, предложенных парикмахером, взяла свою сумочку, достала оттуда блокнот и карандаш и в сотый раз стала перечитывать свой Список.
Вообще-то она не увлекалась списками, поскольку была человеком спонтанным и вела домашнее хозяйство по наитию, отчего в доме порой могло не оказаться таких необходимых вещей, как хлеб, масло или жидкость для мытья посуды, однако ей всегда удавалось как-то выкрутиться. В глубине души она была уверена, что все это сущие пустяки.
Конечно, время от времени ей приходилось составлять списки, но она писала их впопыхах, на случайных клочках бумаги, оказавшихся под рукой. Это могли быть старые конверты, чеки из магазина или счета. Позже она частенько гадала, что могла значить, например, запись:
С тех самых пор как они переехали из Лондона за город, она пыталась заново декорировать и обставить их дом, но ей постоянно не хватало времени и денег — и то и другое уходило на детей, так что в комнатах по-прежнему красовались унылые обои, кое-где не было ковров, а многие лампы так и стояли без абажуров.
Однако этот список был не похож на другие. Она составила его, готовясь к завтрашнему вечеру. Вечер намечался до того важный, что Элисон специально купила новый блокнот с прикрепленным к нему карандашом и тщательно записала на его страницах все, что ей предстояло сделать, купить, приготовить, отмыть, протереть, постирать, выгладить и начистить.
Элисон написала:
Она добавила:
Она не собиралась отказываться от ванны, даже если ее придется принимать в два часа ночи. Желательно до этого успеть принести из подвала уголь и наполнить корзину поленьями.
Речь шла об одном из стульев, стоявших в столовой. Стульев было шесть, с круглыми спинками; Элисон купила их на мебельной распродаже. У них были зеленые бархатные сиденья, отделанные золотистым шнуром, но кот Ларри с незамысловатой кличкой Котяра повадился точить о них когти и на одном оторвал шнур, который теперь неряшливо, словно нижняя юбка, торчащая из-под платья, свисал вниз до самого пола. Ей предстояло вооружиться клеем и мебельными гвоздиками и починить стул. Ничего, если получится кривовато: главное, чтобы шнур не болтался.
Она сунула блокнот обратно в сумку и сидела с мрачным лицом, вспоминая свою неприглядную столовую. Конечно, тот факт, что у них есть столовая — в наше-то время! — сам по себе казался удивительным, однако она была настолько непривлекательной, тесной, холодной и темной, что ее просто нельзя было приспособить подо что-нибудь еще. Элисон хотела устроить там для Генри рабочий кабинет, но тот сказал, что в комнате чертовски холодно. Идея с игровой для Ларри тоже не прижилась, потому что сын предпочитал играть на полу в кухне. Собственно, как столовую они ее тоже не использовали и ели обычно на кухне или в теплую погоду на террасе, а когда наступала жара, устраивали пикники в саду под густой тенью раскидистого клена.
Ее мысли, как обычно, разбегались в разные стороны. Столовая. Решив, что мрачнее ее все равно уже не сделать, они оклеили стены темно-зелеными обоями в тон бархатным занавесям, которые мать Элисон отыскала на своем полном сокровищ чердаке. Там стоял стол с гнутыми ножками и те самые стулья, да еще викторианский буфет — подарок тетушки Генри. Стены украшали две уродливые картины, которые Генри купил, отправившись на распродажу за медной каминной решеткой. На одной была изображена лисица, поедающая убитую утку, на второй корова на горном пастбище под проливным дождем — сюжеты довольно угнетающие.
— По крайней мере, стены теперь не голые, — сказал Генри, повесив их в столовой. — Пускай повисят, пока я не заработаю на подлинник Хокни, Ренуара или Пикассо — кого ты предпочтешь.
Он спустился со стремянки и поцеловал жену. На нем была рубашка с короткими рукавами, в волосах запуталась паутина.
— Мне вовсе не хочется дорогих картин, — сказала на это Элисон.
— Должно хотеться, — он поцеловал ее еще раз. — Мне вот хочется.
Он и правда хотел разбогатеть — не ради себя, а ради жены и детей. Ради них он всегда стремился вперед. Они продали квартиру в Лондоне и купили этот небольшой дом, потому что Генри решил, что детям лучше расти на природе, наблюдать за животными, растениями, сменой времен года; поскольку им еще предстояло выплачивать ссуду, то ремонтом они решили заняться самостоятельно. Они посвящали ему все выходные, и поначалу это было нетрудно, потому что стояла зима, однако с приходом весны они забросили внутренние работы и переместились в сад, сильно запущенный и заросший, где попытались создать хотя бы видимость порядка.