мы можем дать сейчас крепостным полкам. Чего не хватает, добудете в бою и довооружитесь за счет противника. Белых союзники снабжают хорошо. Лошадей тоже не получите. Мобилизуйте, покупайте у населения. Мы вам дадим только самый минимум — для пулеметных и патронных двуколок и несколько верховых.
— Срок формирования, — заявил Васильев, — не больше трех недель, а если сумеешь сократить, будет очень хорошо. Постарайся это сделать.
— А где же мне брать командный состав? — спросил я.
— Помощник у тебя есть. Знающий парень, бывший офицер, фамилия его Карташев. Он из Вятского укрепленного района, ведал орготделом. На другие командные должности дадим немного краскомов пехотных курсов. Но на них особенно не рассчитывай, у большинства из них нет боевого опыта, — поспешил «утешить» Васильев. Потом подумал и, понизив голос, сказал: — Сходи утром к зданию военного трибунала: попадутся подходящие — забирай, как-нибудь оправдаемся. Пусть дерутся хорошенько, Советская власть простит.
Из штаба укрепленного района я сразу отправился на Златоустовскую 62, где должен был помещаться штаб 2-го Крепостного полка. Там застал своего помощника Карташева, о котором говорил мне Васильев. Узнав, что я назначен командиром полка, Карташев доложил, что на сегодня, то есть на 2 сентября, кроме него, в полку имеется только два писаря, которых он привел с собой из бывшего Вятского укрепленного района, а по штату в полку должно быть 3687 человек.
Степан Иванович Карташев произвел на меня хорошее впечатление. Скромный, выдержанный, спокойный и деловитый — таким он был все время работы в полку.
На следующий день утром я по совету Васильева отправился к трибуналу.
Прежде всего встретил там Алешу Бякова, которого знал еще по Нижнему Уфалею, когда мы создавали 1-й Горный полк. Алеша — матрос, кажется, Балтийского флота, общительный и расторопный парень. Вот, думаю, находка, назначу его завхозом полка. Он выдерет из-под земли все что надо.
Бяков сразу узнал меня.
— Что ты тут делаешь? — спросил я его.
Он сначала смутился, покраснел, а потом пожаловался, что его за какие-то «пустяки» тянут в трибунал.
— Пойдешь завхозом в полк? — спросил я его. Он, видимо, сначала не поверил, а потом как-то растерялся и, потупясь, сказал:
— А трибунал?
— Приходи сегодня же в штаб на Златоустовскую, там обо всем договоримся.
От радости он заплясал и бросился меня целовать.
Тут же я встретил и Судакова, из полка «Красных орлов». Его за пьянку и дебош привлекли к суду трибунала. Я подумал, что на фронте пить и дебоширить будет негде и некогда (дать ему в комиссары хорошего большевика — неплохой будет комбат), и пригласил его явиться в штаб полка. Судаков не то, что Бяков: сделал вид, что еще подумает, но я знал — он придет.
На пути к штабу случайно встретил выписавшегося из госпиталя бывшего красноармейца 1-го Горного полка Агапитова. Сколько было у нас радости, воспоминаний о былых делах и друзьях. Агапитов был парень грамотный, и я предложил ему должность делопроизводителя в полку. Он охотно согласился и тут же отправился со мной в штаб полка.
В штабе меня уже ожидали прибывшие от Васильева Знаменский, назначенный на должность адъютанта полка, и Крыжановский, помощник адъютанта. Оба бывшие офицеры и прибыли из центра.
Знаменский был уже пожилой, лет сорока, полный, даже немного обрюзглый, но очень подвижный и общительный человек. Красный нос его и немного слезящиеся глаза говорили о том, что он, по всей вероятности, любил выпить. Однако нужно отдать ему должное, показал он себя в полку с очень хорошей стороны: будучи ярым поборником офицерской чести, он свято хранил лучшие традиции русского офицерства и учил этому других командиров. Знаменский был дисциплинирован, исполнителен, вежлив и корректен в обращении, всегда строго соблюдал служебную субординацию.
Крыжановский был молодой офицер, но очень серьезный и к работе относился всегда добросовестно. В то время нам особенно было необходимо иметь таких людей.
Прибывший адъютант и вновь назначенный завхоз сразу принялись за дело, и работа закипела. Но люди поступали медленно, и меня это очень беспокоило.
Не помню, на второй или третий день я взял с собой комбата Ахматова, только что прибывшего в полк, и отправился в казармы Екатеринбургского запасного полка, чтобы взглянуть на людей, которые должны были поступить к нам на укомплектование. Когда я подошел к знакомым еще по старой армии казармам бывшего Оровайского полка, меня охватило волнение. Я вспомнил, как пять лет тому назад, в январе 1914 года, пришел сюда новобранцем, как эти большие казармы подавили меня своей мрачностью. И тут, как в калейдоскопе, возникли картины первых пережитых мною дней в этих вечно пахнувших карболкой казармах. Я вспомнил, как фельдфебель 6-й роты Диков приказал отделенному ефрейтору Курочкину снять машинкой мою пышную шевелюру; мое сердце сжалось в комок, когда я провел рукой по коротко остриженной голове.
Подходя к умывальнику 6-й роты, вспомнил, как первый раз вне очереди я чистил до блеска (драил, как говорили тогда) битым кирпичом обеденные бачки из красной меди. А когда наступил обед, бачки оказались зелеными, потому что старый солдат, издеваясь надо мной, новичком, порекомендовал ополоснуть их водой. Вспомнил и горькую обиду на отделенного, который заставил меня ходить с этими бачками гусиным шагом (на подогнутых ногах), и делал это я до тех пор, пока не свалился от усталости и изнеможения.
Размышляя, я незаметно для себя оказался в помещении 6-й роты, той самой роты, в которой начал свою нелегкую солдатскую службу. Здесь вместо коек во всю длину огромного помещения возвышались теперь двойные нары, а на них валялись бойцы в крайне драном обмундировании или даже в одном белье.
Дежурный, увидев нас, скомандовал:
— Смирно!
Бойцы замерли кто где был.
Меня поразила эта картина большого количества «бесштанных». Я недоумевал: почему люди днем в одном белье?
Задал этот вопрос дежурному по роте, но он, пожав плечами, ничего не ответил. На выручку пришел какой-то солдат, стоявший недалеко от нас.
— Покрасовались и будет! — коротко сказал он.
— Что значит покрасовались? — спросил я.
— Английскую-то амуницию у нас красноармейцы взяли, — охотно ответил тот же солдат. — Вам, говорят, в тылу все равно в чем ходить, а нам еще Колчака добивать надо.
Оказалось, что часть пленных и перебежчиков еще на фронте была раздета нашими бойцами, и взамен новенького английского обмундирования они получили старое. Те же, у кого обмундирование было оставлено, продали его на барахолке в надежде, что им все равно дадут новое, когда пойдут на фронт.
— Как же вы в город ходите? — спросил я.
— А мы по очереди, у кого есть что одеть, тот и дает.
— А вы знаете, какое вам дадут обмундирование? — спросил я солдат.
— Знаем, на фронте и мы заменим, — не унывая, отвечали они.
Я смотрел на этих людей, большинство из которых были одеты в лохмотья и походили скорее на босяков, чем на солдат, и с тревогой думал: «Во что же я их одену?» Но оптимизм и спокойствие будущего пополнения полка успокаивали и меня, я понял, что главное для этих людей не то, как и во что их оденут, а как скорее покончить с Колчаком.
Спустя несколько дней прибыл товарищ Ураков, назначенный комиссаром полка. Он предъявил мне огромный мандатище, где перечислялись почти все права и обязанности комиссара, вплоть до того, что он имеет право арестовывать и без суда и следствия расстреливать, если обнаружит измену.
Прочтя этот грозный документ, я спросил его:
— С какого времени вы в партии?
