и она помахала тебе рукой, подзывая к себе. Поэтому мы оба и заявили претензию на твою фотографию для наших «Стен славы».
Винсент опять улыбнулся и перевел взгляд от останков листа на меня, желая увидеть мою реакцию.
— Но зачем эти снимки? Это что… — Я запнулась. — Трофеи своего рода?
— Нет. Это не ради самолюбования. Все гораздо глубже, — ответил Винсент, и улыбка на его лице сменилась выражением неуверенности. — Видишь ли, довольно трудно не стать… ну, одержимым, что ли… спасенными, в особенности теми, вместо которых мы умираем. Регулярно умирать не так-то легко. И трудно удержаться и не постараться после выяснить, что происходит с человеком, вместо которого ты умер. Изменила ли их жизнь близость смерти. Оказало ли какое-то влияние на них, на их родных или знакомых твое самопожертвование… и так далее. — Винсент усмехнулся: — И если мы не будем следить за собой, мы можем кончить тем, что начнем постоянно их преследовать. Тот, кто не предупрежден, легко попадается в такую ловушку. К счастью, у Жан-Батиста за спиной уже пара сотен лет неумирания. И он удерживает нас от попыток такого возвращения. — Винсент фыркнул. — В общем, мы потом приходим к спасенным и фотографируем их. Потом нам еще разрешается вернуться к ним дважды в состоянии парения, посмотреть, как у них идут дела. Но прочие контакты не поощряются. Дальше нам приходится удовлетворяться наблюдением только через Интернет.
— Так, значит, Эмброуз послал все ваши правила куда подальше, когда заставил нас встретиться в музее?
Винсент пожал плечами:
— Ну, правила уже были основательно нарушены. Я ведь говорил, мой интерес к тебе возник задолго до того, как свалился тот камень.
Винсент избегал моего взгляда. Бросив клочки листка в воду, он накрыл мою руку ладонью. Я чувствовала, как где-то в глубине моего ума раздается тревожный звон, пока я просеивала услышанное. А потом что-то щелкнуло…
— Винсент… так ты говоришь, что, хотя ты и не умирал вместо меня, ты стал «одержим» мною после спасения моей жизни?
— Более чем одержим, — признался Винсент, все так же глядя в сторону.
— Но если эта одержимость — нечто неизбежное, то чем я отличаюсь от других людей, спасенных тобой? Может, вся причина твоего интереса ко мне только в том и состоит, что я живу неподалеку и что ты не раз и не два меня видел? Ты меня спас, но вместо того чтобы исчезнуть из твоей жизни, как остальные, я то и дело появляюсь у тебя на глазах и подкармливаю твою одержимость. Откуда тебе знать, что ничего другого за всем этим и не кроется?
Винсент упорно молчал.
— Но ведь в этом все дело, разве не так? — настойчиво спросила я.
Охваченная страхом, я покачала головой. Желудок сжался в тугой комок отчаяния. Но я решилась продолжить:
— А я-то все гадала, как парень вроде тебя мог заинтересоваться такой девушкой, как я. Ведь при первых встречах ты вел себя так, словно я — просто одна из глупых поклонниц, а потом вдруг стал на меня смотреть такими глазами, как будто я — девушка твоей мечты. Так вот в чем ответ… Ко мне все это не имеет никакого отношения! Это просто некая неестественная привязанность к спасенным, свойственная ревенантам…
«Я так и знала, что всего этого не может быть на самом деле», — подумала я.
Винсент опустил голову на руки и сидел так довольно долго, потирая виски, пока, наконец, не заговорил:
— Кэти… я спас десятки женщин и ни к одной из них ничего похожего не чувствовал. А тобой я заинтересовался еще до того, как спас тебе жизнь. Да, признаю, факт спасения сделал тебя еще более незабываемой. Это было вроде подтверждения моим намерениям узнать тебя поближе. Может, я и держался как идиот во время нашего первого разговора, но, видишь ли, прошло слишком много времени с тех пор, как я позволял себе подобные чувства. Мне просто не хватает практики человеческих отношений. Ты должна мне поверить.
Я всматривалась в его лицо, ища хоть каких-то признаков лжи. Но Винсент выглядел предельно искренним.
— Ты должен быть честен со мной, Винсент, — сказала я. — И если ты вдруг поймешь, что я для тебя — просто одна из спасенных, с которой ты как-то умудрился сблизиться… я должна сразу об этом узнать.
— Я буду честен, Кэти. Я никогда не смогу солгать тебе.
— И не будешь скрывать от меня то, что мне следует знать.
— Даю слово.
Я кивнула. Солнце уже опускалось, в зданиях, высившихся над нами, начали загораться огни, и их отражения прыгали в воде, как мигающие свечи.
— Кэти, а что чувствуешь ты?
— Честно?
— Честно.
— Мне страшно.
— Давай я провожу тебя домой, — сказал Винсент с нескрываемым сочувствием.
Он встал и поднял меня.
«Нет!..» — пронеслось в моем уме.
И вслух я произнесла:
— Нет… не сейчас. Не надо, чтобы этот день закончился вот так. Давай еще что-нибудь сделаем. Что-нибудь обычное, нормальное.
— Ты хочешь сказать, что-то кроме разговоров о смерти, парящих духах и одержимости бессмертных?
— Было бы замечательно, — кивнула я.
— Как насчет ужина? — спросил Винсент.
— Отлично. Только мне надо сначала сообщить Джорджии, что я не буду ужинать дома.
Я достала из сумки свой сотовый и набрала сообщение: «Ужинаю не дома. Пожалуйста скажи П и М что я вернусь не слишком поздно».
Винсент взял меня за руку и сплел свои пальцы с моими, заставив проскочить через мое сердце некую искру. Мой телефон зазвонил, когда мы добрались до верха спуска. Это была Джорджия.
— Да?
— Итак, ты собираешься поужинать с…
— Итак, а зачем тебе это знать? — улыбнулась я, бросив короткий взгляд на Винсента.
— Ну, скажем, так: я серьезно отношусь к роли твоего законного опекуна, — промурлыкала Джорджия.
— Ты не являешься моим законным опекуном.
Джорджия рассмеялась:
— Так с кем ты?
— С другом.
— С В.?
— В общем, да.
— Ох, боже, а куда вы собираетесь? Я бы прошлась там и сделала вид, что случайно оказалась в нужном месте, мне просто хочется на него взглянуть.
— Ничего не выйдет, и, кроме того, я пока не знаю, куда мы пойдем.
Винсент застенчиво улыбнулся.
— Это Джорджия? — спросил он.
Я кивнула, и он протянул руку к телефону.
— Привет, это Джорджия, да? Я Винсент. Мне, видимо, следует попросить разрешения на свидание, прежде чем вести куда-то твою сестру?
