нужном направлении, вдруг дала сбой, и в итоге он не стал дальше развивать свои мысли, зачем всё-таки нужны эти лампы. Пусть это будет сюрпризом, - решил он.
И вновь взрывы ламп, сотрясающие весь подвал. Вновь разбитое стекло, поднятые облака пыли, не успевавшие оседать здесь везде. В конце концов, произошло нечто новое. После очередного взрыва, Нерст вновь принялся вкручивать спираль в колбу. После некоторых нехитрых уловок, он вновь приготовил лампу к действию. Погасло газовое освещение, рука Альберта скользнула по рукояти выключателя и лампа слабо загорелась, издавая жужжание. Секнды две она боролась с собой, потом…
Взлетела на воздух! Все мгновенно, словно по команде, кинулись вниз, чтобы их не задело этим опасным артиллерийским снарядом. Лампа (вернее, что от неё осталось) с разбегу врезалась в стену, и с шипением разбилась. Осколки разлетелись по всей лаборатории, едва не задев людей. Как этого не получилось – сказать трудно. Видать Бог хранил своих избранников.
- Это уже что-то новое, - пробормотал Альберт, вставая с колен. Он убрал осколок стекла, слегка порезавший ему бровь. Вытерев кровь, он вздохнул. – Пожалуй, это опаснее даже Нобеля с его динамитом!
- Ничего! Мы посмотрим, кто кого взорвёт! – в глазах Вингерфельдта мелькнули молнии. Он опять был одержим своей идеей.
- Боюсь, что я уже не доживу до этого момента, - проворчал Нерст, подбирая стекло от разлетевшейся лампы.
Вингерфельдт быстро достал следующий сосуд, Альберт так же быстро нашёл спираль и поспешил применить её к работе. Получилось это у них весьма слаженно, без единого лишнего движения. Профессионализм! Последующая лампа, которая так пугала Нерста своим действием (и который действительно высматривал себе укрытие на случай печального исхода событий), просто потухла. Вингерфельдт услышал за своей спиной вздох облегчения, исходивший от Альберта.
Конец рабочего дня стал идентичен предыдущему дню. Силы всех работящих лиц зашли в тупик. В подвале атмосфера была накалена до предела. Бари без сил с видом угнетённого человека сидел на стуле, печально подложив руки под подбородок. Авас напряжённо всматривался в пол, словно бы там было написано решение этой волновавшей всех проблемы. Но пол молчал.
Альберт Нерст, явно нервничая, теребил книгу. Лицо его было мрачным, как после похорон. Газовое освещение играло на стеклах его пенсне.
- Алекс! Мы перепробовали уже 10 000 с лишним самых различных способов, - начал Бариджальд. – Может недаром во всём мире считается, что изобрести эту лампу невозможно?
- Не говори глупостей, - возразил Вингерфельдт. – Я не верю, что нет пути к лучшему. Ты разве не знаешь, что невозможного для дяди Алекса не существует? Пока меня что-то не убедит в моём поражении, я не отступлю. Наоборот, я сейчас чувствую, что мы на верном пути. Нам просто чего-то не хватает.
- Ума, чтобы осознать свой проигрыш, - уныло ответил Нерст.
- Хватит ныть! И это говорят мне люди, которых жизнь так кидала, что не позавидуешь! Да как вы дожили-то до этих дней! Вы же терпели столько поражений, и несмотря на это, продолжали жить. Ведь всегда можно покончить жизнь самоубийством. Но почему-то вы этого не делали!
- Алекс, нам никогда в своей жизни не приходилось изобретать лампочку, - просто сказал Авас.
Вингерфельдт сейчас вдруг стал похож на святого, сошедшего с небес, чтобы указать своим сыновьям верный вариант пути и направить их всех по нему.
- Фокус в том, чтобы найти верный исход событий. Мы испробовали тысячи способов, но ведь у нас впереди верный вариант. Мы ведь уже знаем тысячи способов, как не надо изобретать лампу.
- Алекс! Это всё хорошо. Но: у нас нет денег, у нас ограниченное время, нет энтузиазма, и… - Альберт не закончил, что-то продумывая. – И мы никогда не сделаем того, что ты просишь!
- Сделаете! – отрубил, как топором, Алекс. – Пойдёмте! Никаких перерывов.
После этого он громко похлопал в ладоши, и они, словно стадо скота, пошло впереди своего пастуха, никуда не разбредаясь и абсолютно послушно ко всему. Вновь эти столы, не успевшие остыть стулья и забитые уже до отказа осколками урны. Но Вингерфельдт говорит… а работают все остальные!
Раз Алекс сказал, значит так и будет. Арифметика проста, как никогда. И надо ей следовать. И даже забыть о собственной шкуре в этой пыльной и утомительной работе.
За домом раздавалась песня Феликса, как-то навестившего это столь приятное ему здание, которая и воодушевляла всех работающих на подвиги. Рука властно и незаметно переходила от одной струны гитары к другой, а часовых дел мастер продолжал показывать себя во всём блеске певца и аристократа.
-Свет придёт! Свет придёт!
И эта фраза особенно чётко выделялась голосом этого молодого и ловкого парня. Он верил в них. Когда же они сами поверят в себя? Разве им мало Вингерфельдта с Феликсом? Хватит ныть. Свет придёт и ночь отступит прочь. Закончив игру на гитаре, загадочный певец в плаще и шляпе с пятилистным клевером (символом удачи), осторожно поднялся с колен и посмел сделать такое замечание, чтобы его слышал находящейся поблизости Вингерфельдт:
- И не было в мире света. И увидел это Господь. И был в это время работящий и умный, недюжинного ума человек. И звали его Александр Вингерфельдт. И понял Господь, что нехорошо без света людям. И пришёл он к Вингерфельдту. И встал Вингерфельдт, и пошёл к себе в лабораторию, и изобрёл лампочку. И стал свет. И увидел Господь, что это хорошо. Аминь.
Как после таких воодушевляющих слов не заработать? После этих сказанных слов Феликс поспешил исчезнуть прочь – таков уж он был, этот забытый миром романтик и эксцентричный философ. Сюда он приходил не за этим – а скорее, чтобы воодушевить всех остальных. Впрочем, это ему удалось просто на славу…
Авас Бекинг снова сидел на столе с чувством огромной важности, словно бы от одного него зависело, будет изобретена лампа накаливания или нет. Но обвинять его было не в чем – ибо всю свою работу он выполнял на редкость добросовестно. Все ни здесь были такие – люди, готовые работать даже за ничтожный заработок. Все верили в него – в Алекса Вингерфельдта. Если последний говорил, что всё будет хорошо, значит, всё будет хорошо. Алекс за словом в карман не лез. И врать не любил.
Альберт Нерст с некоторым раздражением поднялся со стула, и взглянул на Бекинга, скорчив недовольную мину. Поняв, что так на него вряд ли обратят внимание, он поспешил завести разговор:
- Авас, хватит витать в мечтах! Долго мне тут тебя ждать?
- Пожалуйста, не ворчи, - с некоторой мольбой в голове простонал Авас. – Я сейчас всё улажу и исправлюсь.
- Если бы, - лицо Нерста неожиданно смягчилось. – Ты тоже устал ото всей этой работы, а?
- Устал. Но мне непристойно жаловаться.
- Тогда записывай! – и Аль вернулся к деловой теме разговора.
Вингерфельдт пытался в это время разгадать, что же он всё-таки делает не так. Выражение его лица было озадаченным и напряжённым. Возле него сидел Бариджальд, который с остервенением профессора математики копался в своих книгах. Алекс взглянул на него, чуть ли не как на обреченного, после чего вернулся к теме своих размышлений. Они переполняли его, эти жестокие думы.
- Номер десять тысяч восемьсот…
Монотонный голос Аваса Бекинга громко отдавался от стен лаборатории. А Вингерфельдт, услышав его, только качал головой. Должна, должна же быть разгадка всем этим явлениям! Не может быть ничего невозможного. Если бы только найти это решение столь трудной задачи. Алекс задумчиво постучал пальцами по столу, надеясь, что от этого ответ придёт к нему быстрее, но как показало время, он и тут посмел допустить ошибку. Хорошо хоть, простительную.
В то время как «бедный Аль, несчастный Аль», крутил свои спирали для лампы накаливания, другой не менее бедный и несчастный товарищ искал нити, вернее, материал для их изготовления. Работка это была, конечно, тоже из весёлых, но она позволяла спастись от затворничества в подвале дома Вингерфельдта.
Ведь весь дом Алекса был похож скорее на частную контору, нежели на жилой дом. За последние месяцы Алекс его преобразил до неузнаваемости. В нём были две лаборатории, множество книжных шкафов. Вниманию персонала уделялось две комнаты на первом этаже – возможно, это даже лучше, чем на их старом месте пребывания. По крайней мере, сами работники жаловаться не спешили. Значит, всё
