место.
- По соседству с баночками «Яд» и «Опасно!»? О да, жаль, там ещё нитроглицерина не хватает… Для полноты счастья. Боюсь, из всех нас повезёт там больше всего одному лишь Надькевичу – можно сказать, это для него – это рай. Он единственный, кто хоть что-то понимает в этих ёмкостях с жидкостями. А мы – простые смертные. Кстати, ты не рассказал, как старик отреагировал на починенные часы? Что стало с оригиналом и новыми?
- Оригинал вернулся к Вингерфельдту. А новые – ко мне в квартиру. Николас найдёт им применение. Правда, я вот лично до сих пор не понимаю, зачем эти часы нужны позарез дяде Алексу, особенно, если мы учтём, что его любимой фразой является эта: «Я добиваюсь многого, потому что у меня нет на столе часов».
- Их отсутствие не увеличивает числа часов в сутках, - заметил мудро Феликс. – В Старике есть много непонятного, однако без этого человека жизнь была бы куда скучнее, чем она есть сейчас.
Александр Вингерфельдт помимо всего прочего. Получил довольно интересное прозвище «старик» - отнюдь не из-за возраста. Всклоченный, взмыленный, часто не заботясь о том, какое впечатление производит он на зрителей, он ходил и работал в таком виде. Лишь на официальных приёмах можно было увидеть его в менее раздражительном виде. А дяде Алексу нравилось скандалить, чего уж тут скрывать. При этом в душе он остался вполне добродушным человеком, и ни один работник из тех, что были у него, никогда не вспомнит о нём, как о жестоком и злобном руководителе. Строгость – да. Это одна из черт, без которых бы компании развалились ещё в самом начале их создания. Вингерфельдт легко, словно играючи, управлялся со всеми делами компании, просто выбирая нужное русло куда можно направить всю свою неукротимую энергию. Ему стоило лишь дёрнуть за ниточку, как кукла (компания) начинала работать, шевелиться. Он был первым, кто нажил состояние на электричестве.
Несмотря на все его достижения, в мире до сих пор продолжали господствовать керосиновые лампы и газовое освещение, неэкономное и дорогостоящее. Правда, в записях дяди Алекса на этот счёт попадается весьма любопытная формулировка: « Мы засветим весь этот мир, не взирая ни на какие расходы в области производства. Если где-то нить накаливания чуть лучше, чем у нас в лабораториях, это говорит лишь о том, что нам надо не взирая на расходы узнать, почему и отчего, чтобы устранить эту неполадку у нас». Таким образом, основное окружение («костяк») был выдрессирован на все случаи жизни.
- Я слышал, в нашей компании всесильный Бекинг стремиться попасть в когорту экспериментаторов дяди Алекса.
- А разве он не оттуда? – невинным голосом спросил удивлённый Феликс. – Он же механик, для него святое – что-то мастерить, причём мастерить умело и незатейливо. Зря, что ли Вингерфельдт таскает ему чертежи своих гениальных изобретений?
- Думаю не зря, - подмигнул Гай Гезенфорд правым глазом, заметив, что Феликс своим черепашьим темпом тоже поспешил всё доесть, что было у него заказано. – Кстати, друже, ты меня до ночи будешь держать тут или как? Ты думаешь, отчего я кофе пью? На моей совести одна бессонная ночь. Которую мне предстоит сегодня так удачно провести. Так что, не мори меня сильно долго, иначе Вингерфельдт просто порвёт в клочья за моё опоздание на такую важную (для него) работу.
- Ладно, если ты сам того желаешь, - усмехнулся Феликс. – А я пока наши света оплачу, если ты не против…
Вряд ли Феликс знал, что подлый Гай посмеет следить за ним. И расшифрует всю подоплёку этих событий и ресторана в частности. С таким нюхом надо было идти в сыщики, хотя и в ворах тоже неплохо – денег больше платят. Феликс подошёл к официанту, что-то шепнул ему на ухо, тот согласно кивнул и куда- то увёл его. Через несколько минут показались повар и друг Гая, последний дружески похлопал по плечу повара. У Гезенффорда глаза стали по десять геллеров. Он хищно улыбнулся, раскусив это дело века. Едва вернулся Феликс, Гай поспешил прижать его к стенке:
- Ну, колись, друже, что это был за умник? Ты знаешь этого хмыря не понаслышке?
- Ах, Гай, Гай, несносный Гай, - качая головой, улыбался Феликс. – Всё-то ты видишь, всё-то ты чувствуешь. Да, такого гения уж точно не проведёшь… Это мой давний приятель. Ты думаешь, почему я пригласил тебя сюда? Повар мне задолжал один ужин, и тем самым мы сегодня за дарма поели. Особенно это выгодным оказалось для такого умника, как я.
- Оно и видно, - вздохнул Гай, решив не обдирать своего друга на 50 крон. – Что это ты делаешь с моим шарфом, а?
- Ну, он же не мой… - потупил взгляд Феликс, слегка улыбнувшись.
- Да, он глухонемой! Дай сюда! – вырвав своё сокровище, он намотал его себе на шею и пошёл вперёд, подхватив и Феликса. Они пошли вперёд, подшучивая и улыбаясь во весь рот.
А из головы не выходили впечатления первого полёта. Это был решающий день в жизни.
Глава двенадцатая
Альберт Нерст, человек не от науки, носил в обществе прозвище «Академик». Только такой умник, как он, мог не имея ни малейшего представления о роде деятельности своего напарника и босса Вингерфельдта умудряться постоянно что-то ему советовать, помогать, вертеться под ногами, все формулы умело переводя на язык человеческий. Собственно говоря, холодный и нелюдимый Нерст вполне заменял всю шумную банду лиходеев, никогда не надоедая и готовый работать целыми сутками вместе со своим боссом над любым заманчивым проектом, не щадя ни сна, ни здоровья. С тех пор, как Альберт попал в эту компанию, он очутился в ближайшем окружении Вингерфельдта, помогая тому своими высказываниями по поводу того или иного случая.
Этот день так же ничем не отличался ото всех предыдущих, так же проведённых в лаборатории. Здесь жили. Рабочие столы заменили спальные места. И всё ради исполнения одной-единственной заветной цели, ради которой и сна не жалко, чего уж говорить. Альберт Нерст проснулся от какого-то шума, доносившегося из лаборатории. Он подскочил на месте, но когда открыл глаза, понял, что причина громкого звука уже пропала. В лаборатории стояла кромешная тьма, которую и представить было трудно. Потом раздался звук около стены и зажглось газовое освещение. Показался Вингерфельдт с угрюмым лицом, но сохранявший спокойствие даже в такой кромешной тьме, потерпев очередную неудачу.
- Не? – спросил зачем-то Нерст, прекрасно зная ответ на вопрос – он был изображён на лице самого Алекса.
- Всё по-прежнему, - вздохнул Вингерфельдт, собирая с пола осколки от испытуемой лампы. – Я напугал тебя, дружище? Как хоть спалось тебе этой ночкой?
- Я не помню, чтобы я спал, – вздохнул Нерст. – Я уснул прямо над чертежами.
- Мы все сейчас изнурены, но нельзя прекращать ни одного опыта. Ах, как мне хочется задрать нос Читтеру, публично опровергающему все мои идеи с изобретениями.
- Это сущий бред, - согласился Альберт. – Все его статьи и деятельность направлены лишь на то, чтобы отнять всю нашу славу, и без того прогорающую. Это человек, не ведающий жалости. Алекс, стой где стоишь!
Нерст проворно метнулся вниз, присел на корточки и поднял несколько осколков от лампы, на которые чуть было не наступил Вингерфельдт. Альберт сокрушенно покачал головой, когда увидел, что случилось с лампой после очередного опыта. Впрочем, подобные взрывы проходили здесь неоднократно, и к ним уже привыкли все. Вингерфельдт тоже посмотрел в сторону лампы, и произнёс, стараясь поддержать в такой ситуации самого себя:
- В любом случае, мы добьёмся своего, Нерст, верь мне.
- Ах, я уже не знаю, кому мне верить… У меня нету выбора, светлейший дядя Алекс.
- Понимаешь же, - глаза Вингерфельдта заблестели новыми надеждами. Он не отрываясь смотрел на огрызок стекла, который несколько минут назад был лампой накаливания Лодыгина. – Если нам удастся сделать эту лампу, мы добьёмся великих результатов. Газовое освещение, керосиновые лампы – все они канут в лету вслед за паровой машиной Уатта! Мало того, я не говорю только о лампе. Она уже придумана
