до нас. Наша цель сделать так, чтобы она была доступной каждому человеку. Чтобы она дольше служила человеку, вот для чего мы тут работаем в поте лица! Я не говорю о лампах, я говорю о целой системе освещения. Чтобы в каждом доме вечером горела такая лампочка, освещающая путь к истине. Да что там лампы накаливания – там дело пойдёт дальше, едва мы собьём с неё дорогую цену, вот увидишь! И тогда мы сможем жить не только в этом обшарпанном помещении, которое лишь буквально именуем лабораторией… Это, это будет наша империя! На руинах прежней. Разве ради этого не стоит трудиться целыми днями? Это мы делаем не для себя, а для всего мира. Когда наша лампа будет применяться в домашнем быту, уж не это ли – мечта и счастье изобретателя?
- А разве не награда – высший помысел изобретателя? Чтобы пойти дальше, нужны деньги, - вставил со своего места Альберт Нерст.
- Ну, и это в том числе. Особенно сейчас…
Перед Нерстом стоял невысокий человек в прожженном кислотами халате, с всклоченными волосами и горящими идеями глазами. Да, во время работы он не был похож на такого магната, которого видели все официальные лица. Вингерфельдт в лаборатории о своей внешности думал в самую последнюю очередь. Он жевал листья табака, думая о чём-то своём. Дядя Алекс подошёл к столу, достал из папки бумаг небольшую газетёнку и угрожающе шёпотом начал:
- Есть большая вероятность того, что нам придётся покинуть это помещение, в котором сейчас находимся, и за которое я выгреб последние геллеры из своего кармана. Мне уже угрожают, что отберут всё здание за налоги, людям не нравится то, что мы не платим налоги. Нечем платить. Теребить свои же компании – это ещё хуже. Мы стоим над пропастью. И ещё… Я боюсь темноты!
- Значит, лампу надо изобрести обязательно, - сделал вывод из разговора Нерст. – Кризис сейчас решил надавить на нашу компанию более жестко и сильно. Работников мало, денег мало. А вот идей много. В конце-концов, не будет же это вечно продолжаться, а? И что же пишут в газетах?
- Пока я продолжаю раздувать миф о нашей непреклонности и непобедимости. То-то будет скандала в прессе, когда нас выгонят вон из здания за долги! – многозначительно взглянул Вингерфельдт на Альберта. – Боюсь, что до публичного скандала и дойдут наши делишки. Впрочем, и этот вариант развития событий я уже давно продумал в своей голове. Наша лаборатория просто может переехать в мой дом. К тому же меня уже давно ругали мои домочадцы, что я редко прихожу домой… В любом случае, у меня там и природа, и народа поменьше будет, и деятельность повеселей.
- Да уж, я помню, Алекс, как умеет готовить твоя жена, - улыбнулся Нерст. – Ты во всём умудряешься находить плюсы. Меня удивляет это качество. А потом ты расскажешь, что как раз долгий переезд к тебе в тихий пригород позволит сделать не что иное, как развить физическую активность своего тела, я прав? Впрочем, я только за. Тем более, раз так поворачиваются обстоятельства. Но неужели. Ты хочешь сказать, милый, что твою карту Европы, считавшуюся истинным символом компании, ты тоже перенесёшь в свой подвал к своим прекрасным баночкам, а?
- Вообще-то идея этой карты взята именно из моего подвала, - широко улыбнулся Вингерфельдт, оставшись вполне довольным собой. Он отошёл к столу и сокрушенно покачал головой. – Я изучил множество книг, но пока ещё ни в одной не нашёл решения проблемы. Можно. Конечно отвлечься и заняться чем-то другим, но… Не изобретай то, на что нет спроса. Вот мой девиз.
Он подошёл к столу, после чего принялся разбирать груды книг, явно выискивая какую-то нужную. Вингерфельдт разучился спать за всё это время, он глотал книги залпом, не останавливаясь ни на секунду. И всё, чтобы найти нужное решение проблемы. Напряжение не сходило с его пасмурного лица, когда он перебирал множество всяко-разных бумаг. Можно было сойти с ума от этого занятия. Затем он вдруг что-то вспомнил. И обернулся к Нерсту, продолжая просматривать залежи бумаг:
- Слышь, в газете уже упоминается имя Николаса Фарейды… Того самого, которого мы недавно взяли на работу. Вот, можешь прочесть из любопытства, - он бросил газету своему коллеге.
- «Работник знаменитой компании Европы, работает, как африканец!» - удивлённо вычитал Нерст. – До чего докатилась пресса. Уж откуда им-то знать о наших делах? А тем более об этой сделке?
- Это уже детали… Важен сам факт!
Вингерфельдт слегка улыбнулся, сам невольно поражаясь остроумию прессы. До последней новости доходили разве что не со скоростью звука. Кто и как туда это всё передавал – неизвестно. В любом случае, читателей заинтриговать журналистам удалось просто прекрасно. «Опять этот Фарейда! Если так дела пойдут дальше, он уже обгонит и меня по числу появлений в обществе», - отметил про себя с некоторой улыбкой Вингерфельдт. В душе у него осталось нехорошее впечатление, затмить которое он пытался, выкручивая остатки испробованной лампы из того самого места, в котором она находилась. Нерст искоса взглянул на него из-под своих пенсне, словно бы узнал что-то ещё интересное.
- Алекс, вот смотри, что тут ещё написано. Упоминается имя некоего Генри Форда… Какое совпадение, не правда ли?
- И что там пишут про этого умника? – продолжал скрежетать стеклом Вингерфельдт.
- Пока вроде ничего интересного, помимо того, что конвейер его сборки получает широкое применение в Америке. В любом случае, нам никогда не поздно свалить в эту страну, ставшую просто раем для предпринимателей и подобного рода изобретателей.
- Увы, Альберт, ныне я определяю течение научного мира. Пусть это и шаткое положение, я на него вступил совсем недавно, однако, что-то мне подсказывает, что буйное течение умных голов в Прагу вышло не из-за повышения акций чешских крон. Это приятно видеть имя знакомого нам героя, однако наша цель сейчас абсолютно в другом…
Вингерфельдт раздражённо выкинул остатки лампы в ведро, и присел на стул, уронив голову на руку, словно боясь, что она упадёт, как хрустальный шарик. Огонь угас в его глазах. Лицо приобрело усталый вид и состарилось лет на десять из-за своей кислой мины. Было видно, что настроение этого человека было подвластно лишь колебаниям окружающей среды, что и приобрело здесь трагический оттенок. Нерст, видя что даже такой неколебимый титан, как Вингерфельдт, пребывает в отчаянии, хотел было его успокоить, но тишину первым прервал сам дядя Алекс, достав из кармана сигара и в задумчивости закурив её.
- Ни к чёрту всё это не годится, Альберт! Дела не идут ни в какую, мы терпим одно поражение за другим. Будь я на месте Читтера, я бы уже давно скрутил бы всю нашу компанию в бараний рог. А тут ещё опыты с этой проклятой лампой накаливания. Зачем мы их ведём? Мы просидели так уже в этом помещении эдак месяц второй, и ни на фунт не продвинулись в достижении намеченной цели…. Мы не имеем никаких результатов, кроме безвозвратно потраченных нервов. И надежды, которая не покидает нас уже столько времени.
- Но мы ведь стали ближе к верному пути, если я не ошибаюсь? – вновь встрял Альберт, цитируя самого Вингерфельдта. – А вдруг верный путь находится в двух шагах, а мы так возьмём и нагло бросим наше дело, которому так отдаём своё время? Должен быть результат. Сколько на него уйдёт времени – не важно. Хватит киснуть, Старик! Уж не ты ли учил меня оптимизму? Взгляни на улицу, и пойми, что всё, что ты делаешь, ты делаешь ради всех этих мелких и простых людишек. Ради них на свою жизнь ты тратишь копейки. Ради них мы тут с тобой стали жить, совсем позабыв о наших домочадцах…
- Наших? – переспросил Вингерфельдт, и Нерст смущённо осёкся, начав протирать стёкла пенсне. – он всегда так делал, когда нервничал, или вспоминал что-то неприятное.
- Я бы не хотел рассказывать о своей прошлой жизни.
- Я просто переспросил, но не задался целью так уж тебя потревожить. Альберт, ты мне ведь никогда и не рассказывал ничего о себе. Позволь, я задам тебе один-единственный вопрос касательно твоей жизни ещё там, в Америке. Что всё-таки заставило тебя покинуть эту страну неограниченных возможностей?
- Это долгая история, я бы не хотел освежать её в памяти. Единственное, что я скажу вслух, в этом виновен Генри Читтер. Я до сих пор вздрагиваю при виде его фотографии на первых полосах газет и журналов. Меня пугает человек с усами кайзера и взглядом чувствительного хищника.
- Так чего уж ты так боишься? Неужели те события прошедших лет так сильно отпечатались в душе, что хочется их поскорее забыть?
После утвердительного кивка Нерста, Вингерфельдт замолк и больше уже ни о чём не расспрашивал. Он открыл какую-то книгу на произвольной странице, что-то вычитал там, и кивнул головой в знак понятия. Затем неторопливо пересёк лабораторию, достал ещё одну нить накаливания, протёртую углём. Несколько минут он искал пустую колбу по столу, и наконец найдя её, с удовлетворением вернулся к точке своего
