добавил: — Как и бывших убийц! Кто ступил на темную тропу — никогда с нее не свернет!
Наши взгляды пересеклись, и я не стал скрывать всей боли и отчаяния, что пробудились от новостей ан Лавоя. Толстяк моргнул один раз, другой. Его глаза округлились.
— Ах ты, мерзавец, — протянул он и резко отвернулся. — Ну ты и мерзавец! Ну, нельзя же так.
— У меня никого больше нет, мастер Лавой. Я же знаю, вы многое можете… — Я истязал эмпата своими страданиями, заставляя разделить мое горе.
— Он вор, демоны вас побери! Он сидит в камере с теми, кого на днях заберет баржа, идущая в железные леса. Как я могу… — неуверенно забубнил стражник. Он так и не обернулся. Он боялся обернуться.
— Пожалуйста! Вы же можете, я знаю!
Толстяк изумленно открыл рот, уставился на меня:
— Святая простота! Ты думаешь, что я всесилен? Думаешь, что…
— Помогите мне… Я же вам помог…
— Чем?! Тем, что убил того, кого я хотел посадить по закону?! Так я вернул этот долг, я удержал своих товарищей. Рискнул своей шкурой, чтобы тебя не сцапали! Если бы не я — ты бы уже болтался на морозе!
— У вас бы ничего не вышло в тот вечер. Он бы все равно извернулся.
— А вот это мы могли бы узнать только в тот вечер, а не мудро предположить здесь, да-да! — фыркнул стражник.
Я чувствовал его сомнения и продолжил атаку жалостью:
— Отпустите его, пожалуйста. Мы сегодня же исчезнем из города. Он же не виноват, вы знаете.
— Ты понимаешь, о чем просишь?!
— Вы можете, я знаю, — продолжил я канючить. В голове тем временем созревал нехороший план. Грубый, но способный убедить стражника. И, мне кажется, толстяк его почувствовал. Ван ан Лавой понял, что я могу быть не только маленьким хныкающим мальчиком. Что я могу расчетливо напомнить страже о том человеке, что держал дверь в дом проститутки, мешая им настигнуть убийцу Данера.
Светлый Бог, каким же мерзавцем я себя почувствовал в тот момент. Но Фарри… Если бы это помогло Фарри…
— Хорошо! — буркнул Ван. — Ладно, хе-хе. Никто ведь не пострадает, да?
— Мы сегодня же исчезнем из города! — поспешил я заверить толстяка. — Мы нашли место на корабле.
— Да-да, да-да, — забормотал ан Лавой. Глаза его потускнели, выдавая судорожную работу мозга. — В принципе никто и не заметит. Все камеры забиты. Опознание он прошел. Досматривал его только я… Да-да… Да-да… Проклятье, что ты со мной сделал, малец? В кого ты меня превратил?! Но с другой стороны… Ты избавил город от Головача. Ты не побоялся. Тебе же полагается награда, верно?
Он с сомнением глянул на меня, и я послал ему всю щенячью благодарность, на которую был способен.
— Ненавижу эмпатов, — скривился ан Лавой. — Ладно, никто не узнает, я постараюсь. Никто не узнает. Но клянусь щупальцами Темного Бога, поберегитесь! Сразу в порт! Если вас второй раз приведет стража… То я не смогу вам ничем помочь. Как бы ты ни старался! Ясно?
— Да! Конечно, мастер Лавой! Спасибо вам огромное! Спасибо!
— Назовем это справедливостью, — буркнул стражник.
Тюремщик, к которому пришел толстяк, лишних вопросов не задавал. Это был простой служака, не утруждающий себя размышлениями, как и зачем. Сказали открыть камеру? Значит, надо открыть. Пусть о причинах думают те, кому за это платят.
Звякая ключами на тяжелой связке, он покинул уютную будку и, бормоча себе под нос что-то, побрел по длинному коридору вдоль забитых людьми камер. Отовсюду неслись брань и требования. Люди тянули руки сквозь решетки, но тюремщик был глух и слеп. Ван ан Лавой шагал рядом с ним и тоже не обращал внимания на арестантов. А я держал голову низко опущенной, понимая, что большинство несчастных, оказавшихся здесь, попали в тюрьму по моей вине. И неизвестно, чем закончится это пребывание в темнице для каждого из них. Вдруг своим поступком я все же отправил кого-то в железные леса.
Кого-нибудь невинного.
— Здесь, — вскоре сказал тюремщик. — Помните морду-то?
— Конечно, — уверенно пророкотал Лавой. Смотрел он из-под полуопущенных век. Лениво, сыто, как начальник. Его смятение чувствовал только я.
Клацнул замок, надзиратель вытащил из ножен меч и потянул за тяжелый рычаг, открывая дверь.
— Фарриан ан Лавани! — громко произнес Ван, войдя в камеру. Я остался снаружи, прижавшись спиной к стене. — На выход!
Когда в коридор вышел мой друг, я с трудом удержался от победной улыбки и коротко мотнул ему головой — мол, мы не знакомы. Фарри благоразумно сделал вид, что меня не узнал.
Так же неторопливо мы добрели до будки тюремщика, в которой тот старательно вычеркнул имя Фарри из учетной книги.
— Причина перевода? — буднично поинтересовался надзиратель.
Ван ан Лавой облизнул обкусанные губы:
— Помощь следствию.
Тюремщик аккуратно вписал это в определенную графу и, ни слова не говоря, заперся у себя.
— Вот и все, — с сомнением проговорил Ван. — Идем…
Он проводил нас до выхода из Рабочего района. Пару раз навстречу попадались стражники, которые с интересом и подозрением смотрели на нас с Фарри, но вид уверенного Лавоя их успокаивал.
— Доброго льда, — пожелал нам, на прощание Ван. Толстяк стоял у входа в район все то время, что мы брели по дороге от ворот. Перед тем как окончательно уйти из его жизни, я обернулся и махнул ему рукой.
Старший стражник ответил мне тем же.
— Это ты его убил, да? — нарушил молчание Фарри. — Ты его все-таки убил, да?
— Угу…
— Ну, ты даешь, Эд, — с ноткой восхищения покачал головой Фарри. — Ну, ты даешь!
— У нас больше нет ни гроша. Я предлагаю идти прямиком на «Звездочку». Там нас наверняка и накормят, и ночлегом обеспечат. Мне очень хочется сбежать из этого драного городка как можно быстрее и как можно дальше.
— Хорошо, — улыбнулся мой друг. — Так и сделаем… Но нам нужно будет кое-куда заскочить.
По заслугам
Эльму нездоровилось. С самого утра его мучила отрыжка. Тошнотворный комок то подкатывал к горлу, то отступал, оставив во рту омерзительную горечь. Эльм попытался залить ее ядреной шаркункой, но стало только хуже. Впрочем, чего еще можно было ждать от этого собачьего мира.
Он царапнул крюком по столу, наблюдая за покупателями. Странные люди, не от мира сего. Рыжеволосая красотка с горящим взглядом и чернявый слабак с массивными надбровными дугами, отчего казалось, будто он всегда смотрит исподлобья. Эльму не нравилось в нем абсолютно все. Маленькие темные глаза, прямой нос и обрамляющая рот бородка с усами. Пышные черные волосы, отпущенные на затылке, вились как у девчонки.
— Вы интересовались компасом? — проговорил Эльм, глядя на полированный металл своей новой руки. Вечерами он затачивал острый кончик так тщательно, словно от этого зависела его жизнь.
Тук-тук.
В последнее время у него появилась привычка постукивать крюком по столешнице. Новая привычка.
