— О, майн гот! — только и прошептал он, машинально стирая со лба мгновенно выступивший пот.
Васечка, из крови которого быстро уходил хмель, трясся, как паралитик, у плетня. Клык смерил его презрительным взглядом, подошёл к немцу.
— Господин офицер, — участливо спросил он, — не задело вилами-то?
Дитрих мотнул головой н облегчённо вздохнул:
— Сюмашедьший баба!
— Ну и слава Богу! — сказал Митька. — Обошлось… Ну. что, господин офицер, теперь домой идём?
Унтерштурмфюрер взглянул на Клыка, как-то странно усмехнулся:
— Не поняль? Ти хочешь сказать, что праздник окончиль?… Найн! Веди к другой женьщин! Я не меняйт свой решений…
— К другой? — переспросил Клык и задумался, а потом, посмотрев на трясущегося Васечку, облегчённо хмыкнул: — К другой, так к другой. Идёмте!
Дядька Мирон поздно заметил немца и полицаев; когда он их увидел, они уже по-хозяйски шли по двору к дверям.
— Господи, пронеси! — выдавил дядька Мирон, быстро крестясь.
Тётка Феклуша не успела спросить, кого он там увидел, что так перепугался, как дверь под ударом сапога широко распахнулась. Первым вошёл Клык с автоматом в руках, за ним ввалился Дитрих, Васечка неловко топтался в дверях.
— Вам чего? — тихо, не своим голосом спросила тётка Феклуша.
— У нас сегодня праздник, — недобро ухмыльнулся Клык и издевательски пояснил: — Бояре гуляют!
— Чего? — переспросил дядька Мирон. — Гуляете? Да у нас, извините, нечем вас угостить. Самогона…
— Не нужен нам твой самогон…
— А что же вам нужно? — совсем растерялся дядька Мирон. — Опять квасу!?
— Не что, а кто! — глаз Клыка хищно сверкнул, и он пальцем указал на забившуюся в угол Настеньку. — Она нам нужна! А квасу потом подашь, на восстановление наших сил!
Дядька Мирон подскочил к Митьке, расставил руки, загораживая собой племянницу:
— Господин старшин полицейский!.. Не надо!.. Не…
Клык без разговоров ловко стукнул дядьку Мирона прикладом автомата по голове, и тот рухнул на пол, как подкошенный.
Тётка Феклуша смертельно побледнела и, чтобы не упасть, прислонилась к стене.
— Господи, — дрожащим голосом прошептала она. — Да вы же не люди, вы — звери…
— Я тебе сейчас покажу «звери»! — не на шутку взъярился Клык. — А ну, выметайся из хаты!..
Он поднял автомат, повёл стволом в сторону двери, показывая, куда должна была исчезнуть Фёкла Полежаева.
— Кому я сказал: пошла вон, старая карга!
Тётку Феклушу и не приходящего в сознание дядьку Мирона крепко-накрепко заперли в сарае. Клык и Дитрих пошли в хату, Васечку оставили на входе.
— Смотри у меня, сопля безмозглая! — предупредил его Клык. — Живо отправлю на тот свет вслед за Верцей, если оставишь пост у дверей! Понял?
Васечка, теперь уже совершенно протрезвевший, стоял у порога с винтовкой в руках и беззвучно плакал. В нём сейчас, именно в эти минуты, боролись два человека, две личности, совсем противоположные, не похожие друг на друга. Один говорил, кричал ему: иди в хату, не допусти того, что должно было там сейчас случиться, не дан надругаться над девушкой, которая тебе совсем не безразлична! Другой же шептал: нет, не ходи, потому что первый твой шаг в эту дверь станет твоим последним шагом — Клык не пожалеет тебя, убьёт, как последнюю собачонку, и не закопает, а ты ведь и на свете-то не жил ещё совсем…
Сердце. Васечки трепыхалось, колотилось и билось, как дикий зайчонок в клетке, и он, не зная, что же ему сейчас, в эти проклятые минуты, делать, чуть не сходил с ума. Он уже сорвал было с плеча винтовку, решив стремительно ворваться в хату и прикончить всех сразу — и ненавистного Клыка, и холёного Курта Дитриха, но… страх оказался намного сильнее его: он, Васечка, даже не поднял винтовку на плечо — не было сил, он безвольно сел на завалинку, и плечи его затряслись в беззвучных рыданиях.
В хате отчаянно закричала Настенька, отчаянно и обречённо. А в дверь сарая, также безнадёжно крича, била кулаками тётка Феклуша. Васечка закрыл руками уши, начал, сидя, раскачиваться, как маятник на часах-ходиках, шепча что-то неслышное. А затем быстро вскочил, снял с правой ноги сапог, поставил винтовку прикладом на землю, ствол её упёр в свою грудь. Большим пальцем ноги достал курок…
Когда Дитрих и Клык выскочили на улицу, быстро стекленеющие глаза Васечки уже не видели синего неба, а уши его не слышали приближающейся канонады.
Митька сплюнул со злостью:
— Ну и хрен с ним!.. Пацан!..
… Дверь сарая, освобождая родственников, открыла сама Настенька — вся растрёпанная, в изорванном платье, с дико неподвижными глазами.
— Господи! — закричала тётка Феклуша. — Доченька моя, племяшечка милая! Да что ж они с тобой, окаянные, сотворили!.. Да за что же нам такие наказания?!
Настенька молчала, по-прежнему невидяще смотря перед собой. Потом сказала:
— Давайте перенесём дядю в хату, там ему лучше будет…
Они с трудом занесли уже начавшего приходить в себя дядьку Мирона в хату, уложили его на кровать.
— Тётя, — сказала Настенька, — я принесу свежей водицы, холодненькой…
— Иди, милая, иди… Принеси водицы, — согласилась тётка Феклуша, сменяя мокрую тряпицу на голове мужа.
Настеньки, хотя колодец был рядом, долго не было, и тётка Феклуша начала тревожиться. Она вышла во двор. Около крыльца стояло ведро с холодной водой. Настеньки не было…
— Да куды ж она, родимая, подевалась? — ещё сильнее запереживала тётка Феклуша. — Горемычная ж ты наша!.. Да как же они тебя обидели!..
Когда тётка Феклуша ненароком зашла в сарай, её доброе сердце чуть не разорвалось от внезапной боли: под самой крышей безвольно висело тело её племянницы…
РЕКОМЕНДАЦИЯ РОТМИСТРОВА
Ночь опустилась на Прохоровскую землю плавно и беззвучно, словно парашют без парашютиста с неба слетел. И было тихо. Только кое-где на краях пшеничного поля перекликались между собой перепёлки да внушали-то ли сами себе, то ли людям в военных гимнастёрках и комбинезонах, — что, мол, спать пора, спать пора!.. Но людям в эту чудную, в эту великолепную июльскую ночь было вовсе не до сна. Как и тогда, совсем недавно, перед маршем, в сегодняшнюю ночь на двенадцатое июля во всех частях и подразделениях шли партийные и комсомольские собрания. Павел Алексеевич побывал на нескольких из них и остался доволен произведённым на него впечатлением от этих собраний. Собрания, с точки зрения генерала, продемонстрировали высокий боевой дух гварденцев-танкистов, их непоколебимую решимость во что бы то ни стало выполнить поставленные перед ними задачи, и это генерала радовало.
Он. в сопровождении группы офицеров проходил от одного подразделения к другому и вдруг около одного из танков остановился. Остановился, потому что услышал знакомую фамилию. Её носил человек, в последнее время всё чаще и чаще встречающийся на его пути. Этого человека звали Владимиром Кошляковым.
Лейтенант, взволнованный, стоял перед товарищами и, как они, вслушивался в текст своего
