Зенина не хватит, чтобы сделать, это! И сноровки…
Каждый член экипажа сейчас думал о своём, о близком и кровном, о том, что его тревожило в данный момент. И им было не до того, что к исходу дня двенадцатого июля противник усилил сопротивление на Прохоровском направлении, а повлияло на это введение гитлеровцами в бой своих вторых эшелонов и резервов. Они — и Кошляковы, и Полежаев— не знали, что немцы ввели в бой свежие танковые части; не знали, что в условиях, когда гитлеровцы добились явного превосходства в танках, Ротмистров категорически решил, что наступать сейчас нецелесообразно; не знали они, что тот же Ротмистров, с разрешения представителя Ставки Василевского, приказал всем корпусам закрепиться на достигнутых рубежах; не знали, что командующий армией приказал подтянуть поближе артиллерийские противотанковые полки и отбивать атаки противника огнём танков, и артиллерии. Но зато и братья Кошляковы, и Фёдор Полежаев знали, всем сердцем чувствовали и догадывались, что назавтра им предстоит такое же по мощности и размаху — если ещё не больше! — сражение. Танкистам предстояло дозаправить машины горючим, пополнить боеприпасы, хорошенько поесть. Без этого в сражение вступать нельзя!..
А ночь уже наступала, распластывая неслышно свои бесконечные и тёмные крылья над ужасным на вид полем битвы стальных титанов. Было душно — и не столько от июльского, ещё дневного воздуха, как от гари порохового дыма и всё ещё оседающей с немыслимой высоты пыли. И было тихо. Отдыхали уставшие немцы. Отдыхали уставшие русские. И было ещё — тревожно…
— Где же сейчас Володя? — уже который раз вслух задавал себе вопрос Валентин и каждый раз тяжело вздыхал, не находя на него ответа. — Я ж ведь письмо сегодня маме отправил, написал, что все живы…
Василий не отзывался на бесполезные вопросы брата, а, широко раскрыв глаза, всё смотрел и смотрел в небо, где зажигались и становились всё ярче далёкие звёзды. А небу берегов и не было, и сколько звёзд уходило туда, куда не проникал взор Василия Кошлякова, он и не мог себе даже представить. Когда-то в детстве ом спрашивал у взрослых, сколько, мол, звёзд на небе, и ему отвечали — столько, мол, сколько волос на голове. Гм, а сколько же тогда волос на голове, удивлялся тогда маленький Васятка и получал ответ: столько, сколько звёзд на небе. И он тогда всерьёз задумывался над тем, что, дескать, волосы на голове за какое-то длительное время всё равно можно посчитать, а вот возможно ли пересчитать в этом безбрежном космическом океане все-все-все звёздочки?…
Полная, без щербин, луна холодно и тускло, даже словно бы с испуганным недоумением смотрела со своей неприкосновенной высоты на поле сегодняшнего, беспримерного до сих пор в этой войне, боя. Поле неузнаваемо было изуродовано нынешним сражением, и до сих пор полыхали ещё зловещим в ночи огнём нескошенные нивы, нагретые июлем леса, близлежащие к западу и юго-западу от Прохоровки деревни — Прелестное, Юдинка, Кострома…
Фёдор Полежаев, очнувшись от своих мыслей, прислушался:
— А что это за взрывы у немцев в тылу? Ничего не понимаю…
— Это, Фёдор, — пояснил Василий, — немцы делают доброе и полезное для себя дело: танки свои подбитые подрывают.
— Зачем?
— Чтобы нам не достались.
— И не жалко им?
— Наивный ты парень, Полежаев: мы ведь тоже при отступлении всё уничтожаем: и тапки, и мосты.
— А надо ли это делать, товарищ лейтенант? Уничтожать… Ведь столько труда люди вложили в строительство! И времени сколько на это угрохали. А взорвать-это за одну секунду можно! Запросто!
Василий ничего не ответил заряжающему. Промолчал, прислушиваясь к мочи. А ночь, несмотря на кажущуюся тишину, не молчала. Откуда-то доносились до Кошлякова приглушённые голоса, сдавленное урчание автомобильных моторов, нечаянное позвякивание металла о металл.
«Не спят солдатики, — подумал Василий, — не всем ночью положено отдыхать. Да и то, правда! Надо же кому-то помощь раненым оказывать, собирать на поле боя и хоронить убитых, танки подбитые отбуксирывовать в тыл… А сапёры!.. Да они ж ведь самые, что ни есть, настоящие ночные труженики войны!».
Раздумья Василия о ночных бойцах войны прервали самым неожиданным образом — нахально дёрнули за рукав. Он резко повернул голову, чтобы отбрить какого-то слишком непоседливого однополчанина, но вместо предполагаемой небритой физиономии увидел лицо Алины. Он хотел раскрыть рот, чтобы спросить — она это или не она, но Алина осторожно и быстро приложила палец к губам-молчи, мол, — и шёпотом спросила:
— Я не помешала?
Василий мотнул головой:
— Ты что? Ты что говоришь-то, Алина?
Алина присела к Василию, осмотрелась.
— Что-то я Володю не вижу, где он? — спросила она, не видя его поблизости от кошляковского Т- 34.
— Неизвестно… Пропал… — ответил Василий и тяжело вздохнул. — Погнался за одним гадом и… пропал!
— Пропал? Вот совпадение! А у нас Фаина пропала тоже, нигде не можем её отыскать.
— Фаину мы, Алина, похоронили… Убита она…
Василий хотел было сказать, что убил Фаину — самым что ни есть предательским образом — Никанор Зенин, но потом решил промолчать: пусть Алина думает, что её подруга погибла геройски.
— Пусть земля ей будет пухом! — прошептала Алина. — Вася, а у нас ещё и Веру убило — помнишь её? Снарядом ноги оторвало и… живот весь разворотило…
— Алина! — перебил шёпот девушки Кошляков.
— Что, Васенька?
— Ты береги себя, ладно?!
— Ладно, милый… А ты знаешь, мне ведь пора…
— Почему? Почему уже пора?
— Я ведь на минуточку к тебе забежала…
Она нежно обхватила голову Василия, прижала её к груди:
— Васенька, дан нам Бог остаться в живых! Дай Бог!..
Молча и внимательно слушавший их шёпот Фёдор, услышав эти самые просящие о жизни слова Алины, почему-то вдруг крупно вздрогнул, на — его глаза навернулись слёзы жалости и нежности к этим молодым людям, и он, незаметно для Алины и Василия, перекрестил их.
Кошляков, проводив Алину, улёгся около танка и тут же уснул. Его примеру последовал Валентин, а затем и Полежаев.
Сон их был недолог. Его буквально как рукой сняло, когда землю что есть силы встряхнул первый взрыв тяжёлой авиабомбы. А что началось дальше твориться, — ни братья Кошляковы, ни Фёдор пересказать уже не могли. Да они б и не сумели это сделать даже под приказом.
— Вот это утренний подъемчик! — старался перекричать ужасающий вой стремящихся вниз авиабомб Полежаев. — Разбудили не так, как петухи в нашем хуторе будят!
— Эта утренняя гимнастика теперь минут тридцать будет питься! — отозвался Василий, плотнее вжимаясь в землю.
— А потом фрицы и в наступление попрут! — тоже прокричал не зная кому Валентин. — Ну и пусть наступают: мы их заставим «Гитлер капут!» кричать!
А взрывы тяжёлых авиабомб продолжали мощно и жутко сотрясать ни в чём не повинную Прохоровскую землю. Начинался рассвет тринадцатого дня жаркого июля…
ПРИЕЗД ЖУКОВА
