На этом я и ушел.
Глава 18
В Нью-Йорк я вернулся поздно ночью – все рейсы были задержаны из-за вечерней непогоды. Дождь с ветром хлестали так, что все прохожие с зонтами напоминали Мэри Поппинс, которая вдруг передумала улетать.
По Нью-Йорку ползли огромные многокилометровые тоскливые пробки – дождевая завеса мешала увидеть все, что было дальше пяти метров без скидки на свет фар. Вереницы машин заполонили все улицы – бесконечные железные караваны неоновых глаз. За лобовым стеклом таилась однообразная серо-черная холодная мгла, бывшая фоном для человеческого мельтешения вокруг. Прижимаясь к домам, бежали пешеходы, стремясь скорей укрыться от бешеной стихии, мечтая о доме, теплом свитере и горячем чае с коньяком.
Еще в Вирджинии, шагая через поле к вокзалу, я выслал Йоргену все содержимое флешки, сжато пересказав то полезное, что было в наших с миссис Наруто беседах. В сторону Ларса полетели мегабайты информации, самого сильного сейчас для нас оружия.
Швед смотрел на экран, задумчиво хмурясь.
- Тут почти все зашифровано. Не думаю, что сложно. Мы получили даже больше, чем рассчитывали. Здесь много всего – личные дела, донесения, рапорты, отчеты об операциях, планы объектов… Бинго. Нам повезло. Дай мне пару дней, Марс. Я свяжусь с тобой, как только закончу.
Так я получил кратковременный отпуск. Вернувшись в Нью-Йорк и забрав «додж» со стоянки в аэропорту, я медленно ехал в общем потоке сквозь пелену дождя и вспышки молний. Незадолго до этого я связался с Полуксами, а после с Пинкусом – все было тихо и мирно, никаких перемен. Харперу стало лучше, - он унаследовал от Мэнхарта отличное здоровье. Хоть какой-то плюс в его положении.
Светофоры гасли один за другим, потом зажигались вновь, между машинами бегали постовые в дождевиках, размахивая руками и что-то крича, но их голоса тонули в раскатах грома, так что особой пользы от этого не было.
Огромный город переживал дождь. Трудно было представить такое в Джейн-Эйр – должно быть, там в такую непогоду люди сидели перед горящими каминами и играли в покер, отгородившись от всего мира и отдав городишко на откуп стихии, чтобы наутро застать его новорожденным и чисто вымытым. В Нью-Йорке такой фокус не проходил. Не тот масштаб.
За три квартала от Робин-роуд столкнулись несколько машин, которые мне пришлось долго объезжать, петляя в числе прочих невезучих по параллельным улочкам. Дождь зарядил еще сильнее, хотя, казалось, куда уж больше?.. Барабанная дробь капель сменилась на пулеметные очереди, которые моментально расстреляли меня, когда я вышел из машины, чтобы открыть гараж.
Полуксы опять не спали, ожидая вестей. Я сказал лишь, что скоро, возможно, мы узнаем, где находится Мэнхарт и, не исключено – Ровена. А затем перейдем в атаку. Пока же все упирается в техническую сторону дела, которая зависит от Йоргена, а потому мы вынужденно ждем несколько дней. На этом я отправил их спать. Если приходится ждать, лучше делать это во сне.
Казалось, миллиардер нисколько не беспокоился о своей осиротевшей империи – видимо, все нужные винтики крутились и без него. Если бы не беспокойство о дочери, он, наверное, также радовался бы неожиданной изоляции, как и Айронс. Роксана выглядела спокойной, вот только лицо чуть побледнело и вокруг глаз залегли тени.
Я поужинал остывшим бакалао, проверил все двери и окна, погасил везде свет и лег на диване в гостиной. Включил телевизор, - вдруг что-то полезное. Пощелкал каналами. Новости были, но нас не касались, - так, обычная ерунда. Выключил и уснул.
В ту ночь я видел сны. Обычно так не бывает, я просто проваливаюсь в темноту и все. Та ночь была исключением.
…Детство, город Аврора, штат Огайо. Помесь Джейн-Эйр и обычного городского пейзажа. Аврора – небольшой город, все знают друг друга или почти все. Четверть жителей – итальянцы. Мы с бабушкой тоже жили в итальянском квартале, там были самые дешевые квартиры. Мы перебрались в Штаты, когда в России началась гражданская война. Я помню, как долго учил язык, не понимал обычаев и юмора этих людей. На улице меня били, я был маленький и тощий, а детям всегда надо над кем-то издеваться, - развлечение не хуже других. Почти у всех ребят были ножи, даже у девчонок. Маленькие перочинные, охотничьи, кухонные, всякие… Район считался неблагонадежным. Если патрульные копы видели у подростков ножи, всю компанию забирали в участок, ножи отбирали, владельцев на сутки запирали по камерам. Это считалось престижным. Если полиция к тебе не придиралась, на тебя начинали косо поглядывать и сторониться – в лучшем случае.
Меня ни разу не забрали в участок и у меня не было ножа – все это знали. Но это никого не напрягало – я умел быть незаметным. Я рано усвоил, что в большинстве неприятностей люди повинны сами. Я избегал компаний, шумных сборищ и не открывал рта без нужды. Это с лихвой окупалось.
Еще я умел замечать мелочи. Как Амели. Не знаю, откуда это пришло. Было и все тут, как-то само собой. Только француженка видела странные мелочи, порой забавные, а я – полезные. Я подмечал походку людей, их голоса и привычки, - всякий раз, когда кто-нибудь оказывался рядом. Я мог мысленно примерить на себя чье-то лицо или слова, пытаясь угадать, что думает их носитель. Обычное развлечение для меня в то время.
У нас был сосед - старый Мигель, мексиканец из Эль-Пасо. Сухой загорелый старик с длинными черными усами, почти нетронутыми сединой. Он разменял седьмой десяток, но годы ему не вредили. Любил поболтать и много чего рассказывал о своей солнечной родине. Однажды я узнал от него, что в старые времена, когда в Мексике запретили бои на ножах, местные мастера закаляли свои руки настолько, что ударом пальцев могли пробить человека насквозь. Ножи им были уже не нужны.
Мне было лет десять тогда. На следующий день после школы я раздобыл пару досок, с десяток ржавых гвоздей, а пилу и молоток одолжил у Мигеля. Я распилил доски на отрезки длиной в локоть и сколотил их квадратом, который обтянул старым тряпьем и веревкой. Получился щит, который можно было вешать на стену. Я приколотил его к дереву во дворе и отныне по часу в день проводил у этого дерева – полчаса перед школой и полчаса после. Я закалял руки. Я бил в щит кулаком, потом пальцами – вторыми костяшками, полусжатый кулак. Мигель говорил, это называется «лапой дьявола». Затем кончики пальцев – все пять, затем указательный, безымянный и средний, как самые сильные. Большой палец – он был слабее, усилие приходилось расчитывать, плотно прижимая к нему согнутый указательный. Мизинец был самым слабым, чтоб не сломать его, я начинал с самых легких тычков. После пальцев в ход шли ладони – основание, которым удобно бить в подбородок, затем ребро, но ладонь горизонтально подкручивалась так, что напоминала топор. Длинные размашистые хлесткие пощечины по стволу дерева, его я тоже обвязал тряпками, чтоб не остаться без рук. Боковые удары локтем, совсем легкие и очень болезненные поначалу, пока руки как следует не окрепли.
