такими расширенными от ужаса глазами, что сомнений у него больше не оставалось.
Однако Татьяна еще цеплялась за прежний равнодушный тон:
— Я его не знаю, к сожалению, — ответила она все же дрогнувшим голосом. Мысли ее между тем не успевали сменять одна другую: «Чего ради спросил он о Дрепине? Может, Дрепин сам и подослал его ко мне, чтоб разделаться со мной? Но почему же он сам тогда не явился? Нет, не похож этот парень на дрепинских дружков. Кто же он тогда? Неужто выследили?»
«Эх, Таня, Таня!.. — пожалел почему-то Цыганов. Сомнений у него уже не оставалось. — Чем же могу помочь я тебе? Разве что удастся склонить к явке с повинной…»
— Не верю, что глаза у вас всегда такие грустные, как теперь, — сказал он вслух. — С вами что-то случилось? Нехорошее?
— Вы угадали.
— Любимый человек оставил?
— Если бы так…
— Что может быть хуже в вашем возрасте?
— К сожалению, вот бывает.
— Может, следует прислушаться к голосу совести?
Девушка снова вздрогнула и бросила на него взгляд, в котором были и отчаяние, и надежда.
— Не мучайте меня. Кто вы?
— Кем бы ни оказался, можете поверить: я ваш друг и искренне желаю вам добра.
— Что можете вы знать обо мне?
— Многое, но далеко не все. Тут уж вы должны помочь мне.
— Я так и чувствовала с самого начала, — шепотом произнесла Татьяна и закрыла лицо руками. — Я уеду, уеду далеко-далеко…
— Вот это как раз сейчас и невозможно, — все так же мягко возразил Цыганов.
— Почему? Вы же сами сказали, что желаете мне добра.
— Да. Но прежде нам придется основательно побеседовать, — и, больше не таясь, Цыганов показал ей свое удостоверение. — Я уверен: вы оказались в этой компании случайно, — добавил он.
— Пропала я, погибла! — убито проговорила Татьяна.
— Не отчаивайтесь, Таня. Теперь-то будущее ваше зависит только от вас.
— Я все расскажу, все… — она вдруг спохватилась. — А эти… где они?
— Не беспокойтесь! У нас и под надежной охраной.
— Что мне надо делать?
— Для начала — выйти отсюда вместе со мной так, будто вы, как говорится, моя девушка. Чтоб не вызывать любопытных взглядов.
Татьяна встала. Он поднял чемодан с ее вещами. Она взяла его под руку, пальцы ее нервно дрожали, но она крепилась.
— Скажите, — спросила она уже в машине, — эти хулиганы, которых вы так усмирили, они что — ваши подручные? Это был спектакль?
Александр рассмеялся:
— Нет, Таня. Оба — самые натуральные оболтусы, да еще подвыпившие. Просто они предоставили мне удачный повод для знакомства с вами, за что я им даже благодарен. Но вряд ли это хорошее слово в подобных случаях уместно.
9
В общении с Дрепиным Валиев неизменно соблюдал тот вежливый тон, который не просто был свойствен ему всегда, но и отвечал одному из незыблемых правил, которые подполковник стремился привить и своим подчиненным. Ни тени невыдержанности, но не позволять себе и заигрываний с допрашиваемым, тем более — не опускаться до воровского жаргона в тщетной надежде вызвать откровенность. Только корректность и разговор на равных.
— Здравствуйте, гражданин Дрепин. Проходите, присаживайтесь. Мы проверили ваши показания. Все сходится. Признание несомненно поможет вам. Но есть все же, не скрою, один момент…
— Никаких моментов я за собой не оставил. Смысла нет, — возразил Дрепин.
— Понимаю. Уж если очищаться, так до конца, — согласился подполковник.
— Конечно! А то отбарабанишь срок, откинешься на свободу, глядишь, а коллеги ваши снова заметут: что я, например, когда-то из гардероба чужую дубленку забрал вместо своей телогрейки. Не вам объяснять: домушнику один ляд — что две кражи, что пять. Срок дадут почти один и тот же.
— А если преступление более опасное?
— Извините, но я, как говорится, узкий специалист. Мое дело, как выражался Остап Бендер, — подобрать ключи к квартире, где деньги лежат, — он взглянул исподлобья на подполковника и добавил, нахмурившись: — Понимаю: еще что-то повесить на меня хотите!
— Ошибаетесь, Дрепин. Хотим лишь раскрыть опасное преступление, которое совершили помимо квартирных краж. Почему об этом вы молчите?
— Может, не будем говорить загадками, гражданин начальник?
— Хорошо. Речь идет о разбойном нападении. Надеюсь, вам понятна разница между тяжким преступлением и квартирной кражей?
— Не мешало бы уточнить.
— Это — грабеж с применением оружия.
Дрепин, однако, оставался спокоен.
— Далеко, ох, далеко зашли вы, гражданин начальник.
— По вашим следам движемся.
— А вот здесь сбились, гражданин начальник. За другого принимаете.
— Дрепин, — сказал, чуть подавшись вперед, Валиев, — вы уже находились под следствием и под судом, вас не надо убеждать, что чистосердечное признание смягчает приговор…
Дрепин кивнул, но возразил так же твердо:
— Нет, гражданин подполковник, чего не было, того не было.
— Учтите, Дрепин: у нас имеются доказательства. Мы проверим их, соберем дополнительные, и, если подтвердится ваше участие в разбойном нападении, суд примет во внимание уже иное: то, что вы на следствии запирались. А пока идите, поразмыслите еще раз о своей судьбе.
И все же опыт подсказывал Валиеву: что вел себя Дрепин, когда речь зашла о вооруженном нападении, слишком спокойно для человека, на чьей совести столь тяжкое преступление. Он поделился своими сомнениями с Галкиным, и тот, как и следовало ожидать, посоветовал еще и еще раз проверить под знаком сомнения все факты. Именно так вот перечитали еще раз показания Татьяны Носковой, занесенные в протокол старшим лейтенантом Александром Цыгановым. «Явившаяся с повинной», — не забыл отметить в протоколе допроса Александр.
Татьяна Носкова и впрямь, кажется, ничего не скрыла. Она подробно рассказала все, что было известно ей, о нескольких квартирных, кражах. Однако ни облигаций, ни незаполненных сберкнижек, ни, тем паче, револьвера Татьяна ни у кого из своих сообщников, как она утверждала, не видела.
— Может, она понимает, что уже не за квартирные кражи, а за нападение на сберкассу дружкам ее грозит куда более долгий срок? — произнес, советуясь с майором Галкиным, Валиев.
— Не думаю, чтобы девчонка эта была настолько осведомлена о юридической стороне дела, — ответил Галкин, помахивая ладонью, чтоб отогнать сигаретный дым. — Скорее всего, Дрепин попросту не желал посвящать ее в эту историю. Потому, возможно, он и на ташкентское дело ее не взял. Если только это именно он, а не кто другой ограбил со своей группой сберкассу.
— Но могли же во время пьянки Дрепин и сообщники проговориться, — не соглашался подполковник. — Не могло не долететь до нее хоть какое-то упоминание о сберкассе, об облигациях?
— Конечно, что-то должно было просочиться, — в раздумье произнес Галкин. — С другой же стороны,
