осуществляется по-иному, рано или поздно там вынуждены будут решать проблему ограничения прогресса. Уж насколько выручали новые территории с сырьевыми ресурсами, как обнадеживали исследования в космосе, все равно — должен наступить предел, технологический потолок, как это произошло в свое время с атомной энергетикой или аграрной химизацией… В принципе ни у одного государства нет такой стабильной, а стало быть, жизнеспособной модели, как в ОРП, — полагал Методист. — Рациональная сбалансированность позволяет поддерживать и воспроизводить один и тот же уровень цивилизованного существования. И если когда-то возникнувшее движение “зеленых” в Европе воспринималось не более как проявление экологической депрессии, то затем массовые отравления и неизвестные виды индустриальной чумы заставили-таки устанавливать пределы развития. Отцы ОРП раньше других поняли, что целесообразность нового общественного устройства не будет достигнута, если не освободиться от какой- либо идеологии вообще, не говоря уж о возможности плюрализма или же инакомыслия. Удивительно, что период культурной и духовной стерилизации прошел без особого насилия. Правда, самоубийств было немало…”
Каждую неделю Методисту докладывали о состоянии дел в мире, где кипели политические, религиозные, этнические страсти, и весь этот непрекращающийся вековечный калейдоскоп истории лишь укреплял его в вере если не в идеальное, то в пока что наиболее рационально организованное государство — Общество разумного порядка. Пребывающее в длительной международной изоляции, отнесенное остальным миром на фланг крайней правой реакции, Общество следовало заветам своих учредителей — не вмешиваться в мировую политику, обеспечивая свой суверенитет тем ядерным арсеналом, которого достаточно для уничтожения десятка столиц и научных центров противника. Но Методист понимал, что оставаться полностью изолированными от внешнего мира не только не удастся, но и будет вредно, потому что в ОРП абсолютно нет олова, серебра и мало добывается титана, молибдена и прочих металлов. Завоз через третьи страны недостающего сырья зависел от колебаний политической конъюнктуры, да и мешал международный контроль по пресечению контрабанды. Попытки же проникновения “своих людей” к ключевым позициям политики других государств, этот испытанный механизм овладения властью пока мало чем помогали, и даже один из осуществленных было африканских переворотов оказался подавленным за неделю, благо, что темнокожий претендент в новоявленные диктаторы толком не ведал, какая реальная сила стоит за его марионеточными амбициями.
Назначенный Высшим Государственным Советом на должность Главного Организатора, что, по мировым меркам, соответствовало главе государства, сорокачетырехлетний Методист проиграл первый же бой с консерваторами. Сам технократ, он при закрытом обсуждении поправок к закону об информации выразил удивившее многих мнение о том, что существующую учебную литературу давно бы пора избавить от утилитарной схематичности. В качестве наиболее яркого примера схоластики он привел такой биологический постулат: человек произошел от обезьяны, вынужденной долгое время тренировать рассудок для рационализации примитивных механических действий… Это же абсурд!
Старцы из Высшего Совета и слышать не хотели о реформах; как о достижении они упомянули об информационной радио- и телевизионной изоляции от остальной мира. Методист попытался проявить независимость суждений: “Сознательность нашего населения на такс уровне, что нет необходимости технически защищать его от влияний извне”.
После такой дерзости он был официально предупрежден о том, что срок его пребывания в должности ограничивается до трех лет, после чего Совет вернется к рас смотрению вопроса о благонадежности Методиста. Понятно, допусти он еще промах, и на нем будет поставлен крест: переведут в советники-аналитики, дальнейшее существование которых лишено всякого смысла. Хотя так ли уж высок смысл жизни остальных?
Вот и тосковал ночными часами Методист, и чем больше читал, тем острее понимал, что знание беспощадно. Чтение возбуждало чувства, побуждало к раздумьям. Именно он, Методист, ввел в употребление новый термин, объясняющий само понятие продления жизни — Сонрай. Но неологизм приживался плохо, был мало кому понятен Собственно, Сонрай — этот принудительный экстаз воображения и чувств — Методист представлял в таких картинах, красках и ощущениях, что у него и в самом дел начинала кружиться голова, словно он уже сам находился в сомнамбулическом Сонрае. Методист преодолевал наваждение, но всякая читаемая им книга прошлого столь сильно влияла на его воображение, так потрясала силой воспроизведения жизни, что ему хотелось уже сейчас очутиться и при дворе Людовика XVI, и окунуться в раблезианские нравы Возрождения, и вдохнуть в себя аромат сибирских лесов, древних бескрайних лесов, занимавших гигантские просторы.
У Методиста скопилось двадцать два года продления жизни. Он уже предвкушал видения Сонрая, хотя жить оставалось долго, очень долго. И он не мог думать без ужаса о той минуте, когда его впервые прожгла парализующая мысль: а вдруг Сонрай не даст ему, именно ему, образованному и развитому, того, что он с таким волнением ожидает.
Методист помчался в Центр наслаждений, его одежду долго стерилизовали, лишь потом попросили пройти в святая святых ОРП. В огромном зале строго по рядам покоились гермокабины с множеством экранов, датчиков и проводов. Пульсирующие зеленые точки подтверждали, что в кабинах теплится жизнь, полная видений и переживаний. Но не это сейчас заботило Методиста. Он и без того не сомневался, что Сонрай функционирует.
— Сколько у вас сюжетов? — с нарочитой скукой поинтересовался Методист.
— Ровно двести, — ответил сопровождающий Методиста руководитель программ.
— Пляжи на Багамских островах?
— Имеется. В основу взяты рекламные ролики середины XX века.
— Охота на тигров в Бенгалии?
— Есть несколько видов охоты, разнообразие гарантируем.
— Ладно. Ну, а первая любовь, муки ревности, прочее? Спасение тонущей девушки неписанной красоты? Вдохновение от написания стихов?
— Нашим пациентам вполне хватает того, что есть, — вежливо, но отчужденно возразил руководитель. — Введение новой программы требует больших средств. Вы говорите о каких-то весьма странных чувствах…
Методист невольно подумал, что если бы духовенство прошлого скупилось на райские обещания, немало верующих отошло бы от веры. Впрочем, для соотечественников Сонрай представляется изобилием всяческих грез, пусть радуются.
Как всегда, после посещения Центра наслаждений Методист долго не мог одолеть меланхолической антипатии ко всем и ко всему.
“Конечно, Разум может все, — твердил себе Методист. — Разум может… Но что могу сделать я, чтобы сделать Сонрай действительно страной неограниченных видений, калейдоскопом таких ощущений, когда твоему желанию подвластно все — от чувства заживо погребенного до состояния пчелы, пикирующей на цветок? Да, можно увеличить программу Сонрая до пятисот, тысячи сюжетов, но все равно предел известен. У тебя уже сейчас в запасе двадцать два года, это почти семь тысяч суток… Выходит, одними техническими ухищрениями Сонрай не улучшишь. Нужно иное решение, иная конструкция производства чувств. Какая? Уж не трансплантация ли мозга?..”
Он уединился на этот раз в кедровой плантации, где выполнял нормативное задание по сортировке орехов. Сортируя орехи, Методист размышлял.
…Крупноголовый, квадратно-плоский мужчина вышел откуда-то сбоку и гаркнул:
— Да пребудет Разум!
— Я просил не беспокоить меня, — раздраженно поднял голову Главный Организатор. — Вы курьер?
— Вот мои данные. — Незнакомец снял через голову круглую анодированную бляху и, звеня цепочкой, опустил ее в ладонь Методиста.
