этом. Подругу мою горемычную помнишь?
– Конечно, помню, – кивнул Ропша. – Она-то где сейчас?
– В Орде мыкается, бедняжка. – Янина тяжело вздохнула. – Не удалось нам с Прохором Настю из неволи вызволить. О том скорбеть я никогда не перестану.
Видя, что Ропша еле стоит на ногах, Янина помогла ему добраться до повозок обоза. Там она сама сняла с него доспехи, омыла и перевязала его раны. Раненых русичей было великое множество, поэтому Янина, вызвавшись помогать лекарям, очень скоро вымазалась по локоть в крови. Кто-то из раненых воинов сам добирался до обоза, но многих приносили на руках, чуть живых и истекающих кровью. Израненных бояр и дружинников складывали на траве рядом с покалеченными смердами из пешего ополчения и ремесленниками из городовых полков. Иные из раненых умирали, так и не дождавшись помощи лекарей, иные умирали уже после перевязки, потеряв слишком много крови.
Огромное количество смертей, выпавшее на долю русского войска в этот знаменательный день, все же не могло заслонить радость от одержанной победы над полчищами Золотой Орды. Русские пешцы оставались на поле битвы, подбирая своих раненых, отыскивая павших князей и воевод, складывая в большие груды валявшееся повсюду оружие поверженных врагов.
Конные русские полки ушли с поля Куликова, преследуя по пятам разбитую Мамаеву рать, которая стремительно откатывалась на юго-восток.
Глава четырнадцатая
Сеча у Мамаева стана
Томительное ожидание началось для Настасьи с того момента, когда затих вдали топот ордынской конницы, ушедшей во главе с Мамаем и его эмирами на битву с русской ратью. Настасья сидела в юрте, завернувшись в покрывало, больше на ней не было никакой одежды. Татарки-служанки были возбуждены и веселы, нисколько не сомневаясь в победе ордынского войска. Они суетились у костра, готовя бешбармак в большом котле.
Служанки позволили Лейле смазать целебной мазью рубцы на теле Настасьи. Персиянка уложила Настасью на ложе и, осторожно втирая мазь в ее спину и плечи, шепотом молвила ей, как лучше всего им совершить побег.
– Собирая хворост у реки, Галима заметила мелководье, по которому можно уйти за реку и спрятаться там в густых зарослях, – сообщила Лейла своей русской подруге. – Таким образом, нам даже лошади не понадобятся, милая моя. Мы и пешком убежим и спрячемся! Одежду я тебе принесу.
– Когда бежим? – не поднимая головы, спросила Настасья.
– Я дам тебе знать, – сказала Лейла.
Персиянка удалилась, чтобы вымыть руки, но вскоре она вернулась с узелком в руках.
Настасья продолжала лежать ничком на постели, укрывшись тонким одеялом.
– Вот здесь одежда для тебя, – промолвила Лейла, засунув узелок под ложе. – Поспи немного, милая. Тебе нужно набраться сил. Служанки принялись за кумыс, скоро они захмелеют, и тогда мы ускользнем у них из-под носа.
Поцеловав Настасью, Лейла торопливо выбежала из юрты.
Сон обволакивал Настасью. Ее дремотному состоянию способствовало и то, что целебная мазь, впитываясь в ее тело, уменьшила боль от кровавых рубцов, оставленных плетью.
Настасья не знала, сколько времени она спала. Разбудила ее все та же Лейла.
– Слышишь? – тихо молвила персиянка, приблизив к лицу Настасьи свои большие миндалевидные очи с длинными ресницами. В этих колдовских очах светилась нескрываемая радость.
Настасья приподнялась на ложе, прислушавшись. За войлочной стенкой юрты были слышны горестные причитания татарок.
– Что случилось? – спросила Настасья.
– Нукеры Мамая привезли с поля битвы тело эмира Челубея, – ответила персиянка. – Это его оплакивают служанки Салджидая. Нукеры не скрывают того, что русичи сражаются очень храбро и не отступают перед натиском Мамаевых войск. У татар много убитых и раненых. Мамай двинул в сражение свои отборные тумены, но перелома в битве пока не наступило.
Настасья вытащила из-под ложа узелок с одеждой, развязала его, разбросав на постели его содержимое.
– Что будем делать? – промолвила она, поспешно натягивая на себя голубые шальвары с овальными разрезами на бедрах.
– Не знаю, – немного растерянно ответила Лейла. – Сейчас сбежать не удастся. Нукеры Мамая живо настигнут нас.
Настасья облачилась в розовую безрукавку, а сверху еще надела длинное сиреневое платье с короткими рукавами. Усевшись на постели, она примерила себе на ноги легкие замшевые чиры.
Входной полог резко распахнулся, и в юрту вбежала взволнованная Галима. Белое покрывало свалилось с ее головы на плечи, одна из штанин ее светло-зеленых шальвар была разорвана на колене.
Настасья и Лейла невольно вздрогнули при ее появлении.
– Салджидай в стане! – испуганно выпалила Галима. – С ним его воины. Все очень озлоблены! Русы разбили татар и гонят их теперь сюда.
Лейла и Настасья переглянулись и, не в силах сдержать своей бурной радости, крепко обнялись.
Галима выскочила из юрты, едва где-то неподалеку прозвучал раздраженный громкий голос Салджидая, который торопил кого-то увязывать походные тюки и сворачивать шатры.
Беготня и взволнованные голоса слуг доносились в юрту, где находились Лейла и Настасья. Они не смели выглянуть наружу, боясь попасться на глаза Салджидаю.
Однако тот, кого Лейла и Настасья так страшились, ввалился к ним сам в забрызганной кровью кольчуге, взлохмаченный и злой. Оглядев внутренность юрты своими пронзительными раскосыми глазами, Салджидай позвал служанок-татарок, велев им взять бурдюки и переметные сумы. Татарки прибежали в юрту, живо похватали все что нужно и столь же поспешно исчезли за дверным пологом.
Настасья и Лейла сидели рядышком, опустив очи и почти не дыша от страха.
Несколько долгих мгновений Салджидай взирал на невольниц, уперев руки в бока. Затем, не сказав ни слова, вышел из юрты.
Настасья и Лейла облегченно перевели было дух.
Но Салджидай вскоре вернулся, и не один, а со своим телохранителем Кочуном, страшным на вид из-за сабельного шрама, идущего наискось через все лицо. Кочун был длиннорук и кривоног, он был падок на вино и женщин. В нем не было жалости ни к кому, ему частенько поручали пытать рабов и пленников. Кочун с одинаковым безразличием мог заколоть овцу и убить человека. Салджидай нашел Кочуна в сарайской темнице, где он работал палачом.
– Видишь этих красоток, Кочун? – обратился Салджидай к бывшему палачу. – У нас не хватает лошадей, поэтому я не могу взять с собой всех своих невольниц. Этих двух я оставляю здесь. Но нельзя допустить, чтобы такие красавицы достались русам. Позаботься об этом, Кочун, когда насладишься их прелестями. И не задерживайся надолго, русы уже близко!
– О повелитель, с этим делом я управлюсь быстро! – хрипло проговорил Кочун, снимая с себя пояс с саблей. – И часа не пройдет, как я догоню твой отряд. Ты же знаешь, конь у меня резвый!
Едва Салджидай скрылся за дверным пологом, кривоногий Кочун проворно снял с себя кожаные штаны, пропахшие лошадиным потом, потом стянул через голову кольчугу и насквозь промокшую от пота рубаху. Он налил в неглубокий медный таз воды из походной фляги и, постанывая от наслаждения, принялся смывать с себя пот и грязь. Кочун фыркал и пыхтел, как боров, забравшийся в лужу.
Настасья повернула голову, встретившись глазами с побледневшей Лейлой. При этом она крепко стиснула руку персиянки своими пальцами, давая ей понять, что им нужно действовать, и немедленно, если они хотят выжить!
«Справимся ли мы с этим чудовищем?» – молчаливым взглядом спросила Лейла.
«Непременно справимся!» – таким же молчаливым взглядом ответила ей Настасья и кивком головы указала персиянке на саблю и кинжал, брошенные Кочуном на ковре посреди юрты.
Завершив омовение, Кочун наскоро обтерся подвернувшейся под руку тряпкой и, улыбаясь щербатым ртом, заковылял своими кривыми волосатыми ногами к постели, на которой сидели две нарядные, как
