— Да помню я, помню… И все же не верится. Хотя вон она — луна! Сверкает, зараза!
Весников кивнул на небо, уже затянутое черным покрывалом ночи, словно искорками, подернутым сверкающими россыпями звезд, что окружили добродушно улыбающийся рогатый месяц.
— Эй, вы, поторапливайтесь! — обернувшись, снова подогнал Ксан. — Не отставайте, не то заблудитесь.
Предупреждение сие, надо сказать, было весьма к месту: сойдя вниз с холма по узенькой кривой улочке, юный проводник нырнул в густые кусты, прошел по одному ему только и заметной тропинке, протиснулся сквозь разлом в полуразрушенной кирпичной стене. Путники едва поспевали за ним, особенно спотыкавшийся на каждом шагу Вальдшнеп. Пару раз он чуть не упал и всю дорогу ругался.
— Теперь сюда, вон в эту яму! — Ксан резко остановился.
— В яму?!
— Ну да! Только уж держитесь меня, там темно, сами не выберетесь!
— Ой заведет он нас, Саня, ой заведет! Не верю я что-то цыганам.
Александр ничего не ответил, задержался, осматриваясь, насколько это было возможно, и, никого не заметив, нырнул в яму последним.
Это оказался подземный ход — узкая и невысокая галерея, вырытая неизвестно кем и неизвестно когда. Судя по стенкам, отсюда прежде брали песок и щебень.
— Осторожно, сейчас ступеньки, — свистящим шепотом предупредил Ксан и чуть погодя торопливо добавил: — Вы точно меня не обманете насчет еще одной дюжины монет?
— Да нет же! К чему? Не такая уж это большая сумма.
— Поклянитесь! Всеми святыми клянитесь, какие знаете.
— Клянемся святой Девой Марией, святым Петром, святым Павлом, святой Перпетуей, покровительницей славного Карфагена, Святой Троицей…
— Достаточно! — обрадованно воскликнул парень. — Теперь я вам верю. Идемте!
— И чего он так радуется? — получив краткое объяснение Саши, искренне недоумевал Весников. — Ну подумаешь, поклялись всеми святыми… могли и соврать.
— Да вот именно что не могли, Коля! У этих людей мировоззрение религиозное, и никакое другое, они всех по себе судят, а ведь клятвопреступление — страшный грех! Кому охота взять его на себя ради каких-то жалких денариев?
— Все равно, — упрямо заявил тракторист. — Не верю я этим цыганам.
Подземным ходом шли долго, минут двадцать, а потом как-то сразу выбрались на поверхность, оказавшись в галерее полуразрушенного портика, освещенного призрачным светом луны. Вокруг высились мраморные столбы, чернели остатки стен, и густые кроны деревьев мрачно темнели на фоне достаточно светлого звездного неба.
— Это старое кладбище. Скоро придем, — дождавшись спутников, шепотом сообщил Ксан. — Уже недолго осталось… Тсс!
Через пару шагов он вдруг застыл, услышав какой-то странный звук.
— Что такое? — тронув парня за локоть, тихо спросил Александр.
— Тихо! Слышите?
Молодой человек прислушался.
— Похоже, кто-то копает землю. Наверное, могильщики — ты же сам сказал, что здесь кладбище.
— Это кладбище пунов! — сдавленным от ужаса голосом произнес юноша. — Проклятые язычники хоронили здесь людей, принесенных в жертву своим мерзким кумирам — Молоху, Ваалу, Кибеле… О, эти гнусные идолы поедали живую плоть!
— Так может, нам лучше поскорее уйти? — быстро перебил Саша. — Пусть себе копают, нам-то какое дело?
— Поздно! — Ксан никак не мог опомниться от страха. — С кладбища один выход, между тофетами — жертвенными столбами.
— Тогда пойдем назад!
— Да-да, — дрожа, закивал парнишка. — Именно назад, именно…
— Думаю, назад мы тоже опоздали, — вдруг проговорил Нгоно. — Слышите шаги? Подземным ходом кто-то идет!
— Неужели заметили?
— О горе нам, горе! — Ксан вскинул руки к небу. — О Господи Иисусе…
— Ну ладно, хватит причитать. — Быстро осмотревшись, Александр отвесил парню легонький подзатыльник, так что у бедолаги лязгнули зубы. — Быстро прячемся во-он в те кусты. Коля! Не отставай!
Едва ночные путники успели укрыться, как из подземного хода на кладбище явилась целая процессия — человек с десяток, а то и больше, все в одинаковых длинных плащах-балахонах. Выбрались, переговорили о чем-то и направились на звук, издаваемый неведомым могильщиком. Четверо несли длинный ящик, похожий на гроб.
— Похороны у них тут, что ли?
Саша осторожно выглянул из кустов, но тут же поспешно юркнул обратно: словно по команде, у старого жертвенника вдруг вспыхнули факелы, выхватив из темноты высокую, немного сутулую фигуру, стоявшую меж тофетами с мечом в руках! Меченосец, как и все присутствующие, был одет в такой же бесформенный балахон с капюшоном, нечто вроде старого римского плаща — пенулы.
— Мы пришли, брат Марцелий!
Явившиеся из подземного хода поклонились, осторожно поставив на землю гроб… Или просто ящик?
— Открывайте! — властно приказал меченосец и тут же добавил с явным недовольством: — Сколько раз вам говорить — не называйте меня по имени!
— Но тут же все свои, брат!
— Среди чужих предателей не бывает. Только среди своих. Покажите отступницу!
Четверо тут же нагнулись, сняли крышку гроба… Да, это действительно оказался гроб, в котором лежала обнаженная женщина, молодая и бледная, как воск.
Марцелий склонился, воткнув в землю меч, протянул руку:
— Но она же мертва!
— Мертва, брат, — скорбно отозвался кто-то. — К сожалению, мы не смогли выкрасть ее живой.
— Мерзавцы! — выкрикнул меченосец, но тут же подавил гнев. — Хорошо, пусть так. Совершайте обряд! Начинайте, не стойте же! Да побыстрей, скоро начнет светать.
Кто-то из присутствующих, выхватив из-за пояса нож, с размаху полоснул им по шее покойницы, ловко отделив голову от тела. Другой нанес удар в грудь, выхватил сердце… И голову, и только что вырезанное сердце поместили на большое блюдо, поставили его меж тофетами и, облив смолою, зажгли.
Сие жуткое зрелище сопровождалось каким-то глухим бормотанием и нестройным пением, больше похожим на вой бездомных псов, жутким и агрессивно-унылым.
— Ки-бала, Ки-бела, Ки-бале… — еле-еле удалось разобрать Саше.
Кровавое действо продолжалось недолго — похоже, главный, меченосец Марцелий, спешил. Не дожидаясь, покуда жертва полностью сгорит, он нетерпеливо взмахнул рукою, дав знак могильщикам — дюжим парням с угрюмыми лицами висельников, казавшимися красными в дрожащем пламени факелов. Свежевырытая яма чернела, словно разверстая пасть неведомого ночного чудовища, готовая принять добычу, — туда без лишних церемоний скинули обезглавленный труп и прочие полуобгоревшие останки, уже безо всякого священного трепета, буднично, словно выполнили какую-то необходимую рутинную работу.
К слову сказать, эта вот рутинность явно озадачила тех личностей, что явились из подземного хода и притащили гроб. Как заметил Саша, стояли они, словно оплеванные, понуро переминались с ноги на ногу, чем-то до глубины души разобиженные, но не смевшие выказать свое недовольство; впрочем, оно ясно читалось по выражению лиц, даже в неровном свете факелов было заметно.
А главный тем временем хозяйственно сунул в ножны меч и уже намеревался удалиться.
