Я надеваю маску для подводного плавания и бросаюсь в розовые, похолодевшие за ночь волны, в таинственный мир, где среди зеленых, похожих на кактусы кораллов мельтешат пестрыми лоскутиками неведомые рыбы, спят на песке жирные трепанги, топорщатся ядовитыми иглами морские ежи, крабы- отшельники, как мешочники, тяжело волокут на себе свои раковины-хижины.
Было удивительно покойно плыть над этим похожим на сказку миром. Вдруг я вижу лежащий на песке необычный коралл — круглый, размером с блюдце. Такого в моей коллекции не было, и я тут же нырнул за ним.
Коралл оказался на довольно большой глубине. Задыхаясь, испытывая острую боль в ушах, я из последних сил дотягиваюсь до находки, судорожно ее хватаю и чувствую, как пальцы почти уходят в тело коралла, словно оно из глины. Поднявшись к поверхности, вижу: в моих руках над кораллом затрепетал в толще воды розовый дымок, а пальцы заныли, будто обожженные. Порезался! Я тут же устремился к берегу, не бросая своей добычи. Не такая уж страшная беда — несколько порезов!
И вот, держа курс к острову, я вдруг вижу на дне другой коралл, такого же вида, но куда красивее и больше. Нет, такой упустить невозможно! Никогда себе не прощу! Доставил на берег первый и поплыл за вторым. Отыскиваю его не сразу, долго кружу над подводными зарослями, чувствую, что боль в кончиках пальцев все сильнее — раны разъедала морская соль.
Наконец отыскал: вон он лежит среди двух лобастых валунов на желтой плешинке песка, словно выставленный напоказ. Да такой красивый — залюбуешься. Глубина немалая. Нелегко он мне достанется. Валуны лежат почти на самом краю обрыва; здесь кончается береговая отмель и склон кораллового рифа уходит в морскую пучину. Там за последними, высвеченными пробившимися с поверхности солнечными лучами вершинами подводных скал стыла, наливаясь густотой, пугающая мгла.
Я набираю побольше воздуха в легкие и ныряю. Недоставало, может быть, метра, чтобы дотянуться до сокровища, но не дотянулся! Когда возвращаюсь к поверхности, чтобы глотнуть воздуха, замечаю, как на темном фоне глубины мелькают две стремительные черные тени. Акулы!
Дальнейшее укладывается в мгновения. Акулы делают вокруг меня большой круг, будто прицеливались, готовясь к нападению. Мне ясно: спасение в бегстве, и я изо всей мочи рвусь к берегу. Может быть, поступаю вовсе не так, как положено в подобных случаях, но ведь никогда в жизни не приходилось отражать нападение морских хищников.
Я мчусь, как торпеда, и даже слышу шум бурлящей под взмахами моих рук воды. И вдруг передо мной мелькает еще одна тень, странная, вроде бы с щупальцами. Осьминог?! Этого еще не хватало!
Но страх оказался напрасным. Я различаю плывущего ко мне человека и догадываюсь: Абдулла! Его смуглая кожа кажется еще темнее, а своим длинным гибким телом, легко пронизывающим зеленую толщу воды, он напоминает обитателя морских глубин. В его вытянутой вперед руке вдруг что-то остро сверкнуло. Ага! Лезвие ножа, длинного, как меч! Абдулла шел мне на помощь, Абдулла готов защищать меня от акул.
Вот приближается вплотную, успокоительно касается моего плеча рукой — мол, не робей. И от этого прикосновения я чувствую новый прилив сил. Не один! Вдвоем отбиваться будет легче!
Но отбиваться не пришлось. Не знаю почему, может быть, в самом деле акулы испугались Абдуллы, его стремительного тела, острого ножа в руке, может, приняли его за опасного для себя соперника из морских глубин. Но сопровождавшие меня хищные остроносые тени вдруг растворились в сумраке морских глубин.
По берегу ко мне бросаются товарищи:
— Что мы за тебя пережили! Это было страшно! Плавники акул распарывали волны, как бритвы. И все вокруг тебя! Круги сужались и сужались!
— Но каков Абдулла! Послушай, дружище, ты же герой!
Индонезиец стоит рядом с нами, спокойно стряхивает с груди прилипшие к коже крупинки битых кораллов и чуть посмеивается с таким видом, будто речь идет о сущем пустяке, которому новички- иностранцы придают слишком большое значение.
Я подхожу к нему и протягиваю руку:
— Спасибо, Абдулла! Ты настоящий товарищ!
Он отмахивается, стесняясь похвал.
— Я же вас предупреждал! Это акулы. С ними ухо надо держать востро, уж поверьте мне, — он вдруг выставляет нам на обозрение свою левую искалеченную руку. — Вот! Откуда это у меня? От них, от акул. Я уже имел с ними встречу…
Пряча нож в щели на борту своей лодки, не глядя на нас, как бы между прочим, замечает:
— Ни акул, ни моря не надо бояться. Плохих людей надо бояться.
Купаться возле этого острова теперь нельзя, акулы уже не отвяжутся. Придется перебираться на другой остров, подальше от этого. Но прежде всего позавтракать. После общения с морем у каждого из нас теперь акулий аппетит.
Когда подходим к нашей стоянке, то обнаруживаем, что большой жестяной бидон лежит на боку, а крышка в нем открыта. Наверное, кто-то вчера вечером в темноте задел ногой. И теперь ни одной капли из всего запаса пресной воды! А мы-то мечтали после купания о крепком чае!
— Человек может прожить без пищи пять дней, на шестой умрет! — серьезно сообщает нам Андрей, и мы вспоминаем, что он доктор.
Абдулла смеется.
— Можете быть спокойным! Не умрем! Рыбаки всегда выручат. Рыбаки народ щедрый!
Мы грузим вещи в лодку и отчаливаем. Жаль покидать милый островок, посередине которого прекрасная пальмовая рощица: лежи себе в тени, поглядывай на солнечный морской простор и слушай убаюкивающий шум волны! Но почему-то все больше хочется пить. Давняя человеческая слабость: чего нет, того особенно хочешь.
Обещанные рыбаки так и не попадались. Море было пустынным, с каждым часом становилось все более знойным и злым.
Рыбацкую лодку мы обнаружили лишь часа через три. Узкая и остроносая, как пирога, с косым парусом, на котором даже издали видны заплаты и латанки. Медленно выплыла из-за небольшого кораллового островка в жаркий поток лучей поднимающегося к зениту солнца и сразу же стала черной, словно обуглилась.
Чем ближе подходила наша лодка к рыбакам, тем больше хотелось пить. Еще бы, со вчерашнего дня ни глотка воды! Впрочем, лично мне грех жаловаться, воды я наглотался вдоволь, когда удирал от акул. Но это была вода соленая — от нее жажда злее.
В рыбацкой лодке двое: старик и мальчик лет десяти.
— Саламат паги! — кричим мы еще издали, приветствуя наших спасителей.
Сближаемся борт к борту. В лодке большой таз, в нем поблескивают, будто серебряные монетки, мальки — кому-то доставляют для наживки. Рядом с тазом — большая, литров на двадцать, стеклянная бутылка в плетенке. Наверняка в ней пресная вода.
У старика лысая голова, лицо в тяжелых складках побуревшей кожи, намертво высушенной солнцем. Один глаз прикрыт припухшим веком, а второй живой, трепещущий, — как рыба в сетке морщин. Осмотрел глаз каждого из нас в отдельности, потом прицелился в лицо Абдуллы. В глазу неприязнь. Только мальчишка вытянул шею, улыбается и с любопытством крутит головой.
Абдулла что-то говорит старику, протягиваем ему наш пустой бидон, но у того руки на брусе борта словно тоже деревянные — не шевельнутся. Только ниже склонил голову, и неистовый его глаз уже целится в нас исподлобья, губы шевелятся и жестко роняют:
— Бланда!
Еще несколько слов нам в лицо, сухих, как хруст кораллов под каблуком. И опять в завершение:
— Бланда!
Мальчуган настораживается тоже, глядит на нас волчонком. Вдруг вскочил, шагнул к бутыли с водой, ревниво прикрыл ее тряпицей. Враждебно покосился почему-то на Андрея.
Абдулла, жестикулируя здоровой рукой, что-то доказывает старику, сердится. Вид у него несчастный, губы дрожат от обиды. Но старик невозмутим. Только единственный глаз горит, как уголек.
— Не даст! — наконец сдается Абдулла. — Лучше не пытаться. Я их знаю.
