Чугаева, своего механика, единственного соотечественника на борту «Марины», выбирал подарок особенно тщательно. Нужно что-нибудь типично африканское, желательно маску. Пристрастился Павел собирать местные поделки из дерева, особенно маски. Немало денег тратит на это.
В случайном магазинчике на набережной нашел то, что хотел. «Из Камеруна!» — важно сообщил хозяин и взвесил маску на ладони. Черное дерево! Без обмана! Многие африканские маски устрашают: зубасты, глазасты, демонов напоминают. А эта, камерунская, вовсе и не маска — просто вырезанная из черного дерева прекрасная голова юной африканки. Нежный овал лица, чувственные полные губы, широкие и чуткие, как у серны, ноздри… Пусть повесит в каюте и любуется! Как раз для старого холостяка! И хотя стоила дорого, без колебаний отсчитал бумажки довольному хозяину лавчонки — наверняка запросил торговец с белого вдвойне. Приход Нового года — праздник большой, а моряку к праздникам надобно относиться с уважением. Они для него редки. Тем более речь идет о Павле Чугаеве, его товарище.
Надо же так случиться! Только о нем подумал, и вдруг он сам собственной персоной! Едва Гурьев вышел из магазина, как на той стороне улицы в мелькании темных лиц увидел что-то посветлее. На белого в этих краях невольно обращаешь внимание как на редкость. И это нечто светлое оказалось физиономией Павла — круглой, щекастой, лоснящейся удовольствием и добротой. Широко шагая по тротуару, Павел куда-то торопился, и его упорно направленный вперед взор свидетельствовал о непреклонной решимости. Под мышкой у Чугаева торчало нечто, завернутое в серебристую оберточную бумагу, в которую сейчас перед праздником, пакуют в солидных супермаркетах дорогие покупки. Гурьев про себя усмехнулся. Ясно: ходил сюда за тем же, что и он, Гурьев. И нечто, запакованное в серебристую бумагу, скорее всего, предназначается ему, Гурьеву. Через несколько дней уже в открытом океане в новогоднюю ночь они сойдутся в капитанской каюте, выложат на стол свои подарки и, поздравляя друг друга, обнимутся по- братски, два советских моряка на чужом африканском судне.
Хорошо, что не заметили друг друга! А то бы не выпутаться из неловкости. Сейчас ему, Гурьеву, лучше всего пойти на соседнюю улицу, такси ловить там и держать курс на окраину города к небольшой моряцкой гостинице, где живут и он, и Павел, и еще пятеро наших моряков, что служат по контракту в местной государственной рыболовной компании. Главное, к гостинице подъехать пораньше Павла — как бы не столкнуться с подарками в дверях. Пойдут каждый в свой номер, чтобы вскоре встретиться в вестибюле и в этот предпоследний день отправиться в недалекий приморский отель, провести в его баре пару часиков — выпить по кружке пива.
До туристского отеля им идти не больше километра вдоль берега моря. Солнце клонилось к закату, но жара, кажется, стала еще гуще. На песчаные берега с грохотом накатывались крутые океанские волны. Короткое касание щеки струйкой свежего морского ветра как грустное напоминание о родных северных широтах.
Сегодня вечером должен быть последний в этом году самолет из Москвы. Прошлый прилетал неделю назад и писем Гурьеву не привез. Неужели и с этим не окажется?
На душе у Гурьева неспокойно. Письма привезут с аэродрома не раньше девяти… Времени в избытке, куда его девать? В такую жару ничего не хочется делать. Приткнуться бы в тени и не шевелиться.
Отель «Континенталь» на берегу океана возвышался гигантским утесом с сахарно-белыми пластиковыми склонами, прочерченными синими прожилками окон. Однажды Гурьев с Чугаевым заглянули туда — роскошь несусветная! Такой раньше и не видывали. Все по «последнему слову». Начиная с входных дверей. Двери эти — две огромные створки из толстого стекла. Подходишь — и створки сами по себе расходятся в стороны, пропуская посетителя, а за его спиной снова смыкаются. Будто по щучьему велению. Стены в отеле из черного дерева, перила из бронзы, темный высокий потолок осыпан хрустальными светильниками, будто небо звездами, под ноги стелются пушистые, как дамские манто, ковры, а за воротничок рубашки забирается прохладный, почти студеный ветерок из отдушин мощного центрального кондиционера.
Ради интереса приценились у портье к стоимости номера. С видом на океан пятьдесят, с видом на город — сорок. Это за сутки! Надо же, у них на судне матрос-африканец зарабатывает столько же — за целый месяц. Этот прохладный рай по карману только толстосумам. Капитанам рыболовных траулеров здесь делать нечего.
Территория отеля обнесена металлической оградой, у ворот два стража в полувоенных фуражках: наблюдают, чтобы в заповедный мир богатых не заходили посторонние. Гурьева и Чугаева пропустили без звука, даже поклонились с улыбкой — белые! Белый цвет кожи в общественных местах некоторых бывших колоний в Африке вроде бы пропуска. Раз белый, значит, имеет власть, деньги, значит, господин. Ну, какие «господа» капитан Гурьев и старший механик Чугаев? Один родился в костромской деревушке в семье пастуха, другой в рабочем общежитии на уральском заводе. И послало их сюда Отечество вовсе не наживаться на африканцах.
Обычно в открытом баре при отеле народу мало. Сидят под цветными зонтиками немногочисленные посто яльцы, смотрят в океанскую синь, слушают шум волн и неторопливо потягивают пиво. Найти свободный столик всегда просто. А сейчас поразило обилие посетителей. Откуда только объявились? И все, как говорится, «наши бледнолицые братья» — всех возрастов и калибров.
— Ясно! — догадался Чугаев. — Вчера в порт «пассажир» пришел. Я видел. «Глория». Под английским флагом. Это туристы с «Глории».
В баре свободного столика они не нашли. Отыскали столик у открытого бассейна — бассейн примыкал к бару Над столиком простирался солнечный зонт, который защищал кресла тенью, с моря продувало, и приятели решили, что в конечном счете им повезло. Место людное, скучно не будет. Главное — убить время. Это короткое оставшееся до отхода судна время всегда тянется мучительно долго.
— Две кружки пива! — попросил Гурьев подошедшего к ним кельнера.
Пиво оказалось превосходным — свежим и, главное, холодным. Губы погружались в желтую шапочку пены на кружке, как в горьковатое мороженое. Откинулись в соломенных креслах и отдались безмолвному созерцанию окружающего мира.
Людей возле бассейна было мало. Слишком жарко! Под зонтами прятались всего несколько человек. В соседнем кресле покоилось рыхлое тело рыжего веснушчатого старика, который читал журнал.
К нему подошел из бара кельнер, принес на подносе кружку пива, отсвечивающего янтарем, и покрытый холодной испариной стакан апельсинового сока, поставил на столик под зонтом. Веснушчатая рука потянулась за кружкой. Старик сделал долгий жадный глоток, двигая острым кадыком. Потом медленно стер пальцами с уголков рта пузырьки пивной пены, прижег затухшую сигарету, не торопясь затянулся.
Рядом с ним в соседнем шезлонге, надвинув на лоб белую панамку, лежала молодая светловолосая женщина. Ее плечи, густо намазанные кремом для загара, матово поблескивали, в ленивой полуулыбке она растянула длинные, четко вырисованные красивые губы. Вдруг сбросила с головы панамку, протянула руку к стакану с соком, стоявшему на столике, отхлебнула чуток и, ставя стакан на место, бросила взгляд в сторону Гурьева и Чугаева. Последний ее явно заинтересовал. Цепкий взгляд откровенно охватил молодцеватую, с мушкетерскими усиками физиономию моряка, его крутые плечи, крепкие, раздутые мускулами руки, и Чугаев был награжден одобрительной улыбкой.
Временами к веснушчатому старику и загорелой женщине подходил мальчик лет двенадцати, тоже густоконопатый. Он обращался к ним по-немецки. И было ясно, что это еще одна немецкая семья, судя по всему — дед, дочь и внук. В отеле «Континенталь» белые туристы бывают часто. Расположен он поодаль от города в чистой светлой пальмовой роще на берегу океана, на километры тянется превосходный песчаный пляж — и экзотика и удобства! Особенно любят здесь бывать туристы из Западной Германии. Прилетают чартерными самолетами на недельку: подзагореть под лучами тропического солнца, поплескаться в теплой и тугой атлантической волне, попозировать перед объективами на фоне пальм и кактусов. Стоит в порт прийти круизному судну, как его пассажиров непременно везут в «Континенталь» — хотя бы на несколько часов.
Веснушчатый старик допил свое пиво, а его дочь апельсиновый сок. Разомлев от жары, оба притихли. Только мальчишка был полон энергии. Гурьеву он показался симпатягой — густая золотистая шевелюра, узкое породистое лицо, сильное, длинное, покрытое красивым загаром тело. Славный на вид
