Видимо, чтоб не мешал другому такому же производству, уже работавшему на гостей где-нибудь в азиях.
Глава делегации, — высокий, в роскошном пальто и, невзирая на холодный октябрь, без шляпы, — всматривался в переводящий русскую речь Гланин рот чаще, чем в станки и трубы.
Тяжёлое, как кирпичная кладка, косноязычие наших властных лобанов Гланя превращала в карамельный ручей, под который хотелось подставить лицо.
Глава делегации всё чаще переспрашивал у неё что-то, Гланя спокойно отвечала. Я неизменно находился рядом и несколько раз подал Глане руку, когда она спускалась по неудобным железным лестницам в цехах.
Она даже не кивала в знак благодарности — но делала это так, словно мы были давно знакомы, и только оттого благодарность совсем не требовалась.
Градоначальник улыбался на каждое слово гостя, неустанно переводя любящие глаза с покупателя на переводчицу и обратно.
— О чём он? — спрашивал градоначальник, если Гланя не переводила какие-то беглые замечания покупателя.
Гланя покачивала головой в том смысле, что, мол, не важно, — и не удосуживала градоначальника ответом.
Глава делегации всё чаще обращался к переводчице, Гланя каждый раз, отлично улыбаясь, отвечала, но один раз неожиданно повернулась ко мне и с безупречным презрением негромко сообщила:
— Спрашивает, какого цвета бельё на мне.
Гланя тут же отвернулась, и мы больше не разговаривали в тот день.
В другой раз всё та же делегация проводила в честь приобретения завода пресс-конференцию, и Гланя сразу узнала меня, зашедшего проследить на этот раз за журналистами.
— Привет, солдат! — сказала она весело и, прикусив губу, несколько секунд смотрела на меня, будто бы раздумывая.
— Ладно, потом, — посоветовала сама себе и упорхнула на басовитый и чуть растерянный зов нашего градоначальника.
В конце пресс-конференции глава иностранной делегации вдруг заговорил по-русски.
— Спасибо? — сказал он, и все заулыбались с таким видом, словно только что у всех на глазах младенец сделал первый шаг. Тем более удивительным это было в стране, где каждый второй знал что такое «сеньк ю» и «фак ю», но не считал своё знание чем-то из ряда вон выходящим.
— Спасибо! — повторил глава делегации. — Этот завод есть… сила! Да! — тут он скосился на Гланю и добавил: — Энд ваша — кто переводит… пе-ре-водчи-ца!… она имеет беж… беж…
Я подумал уже, сейчас гость скажет, что у неё бежевое бельё, но он, наконец, закончил:
— Беж… упречный английский! Лучшее, чем мой! Это помогать работать!
Гланя и школу закончила с золотой медалью, тем больше было моё удивление, когда Шорох, живший неподалёку от Гланьки, однажды опознал её на улице из окна патрульной машины:
— Смотри, какая, — я посмотрел и чуть было не похвастался, что хорошо знаю это карамельное чудо, но Шорох тут же добавил: — Её старшеклассники с нашей школы несколько раз пускали по кругу в подвале. Не насиловали даже, а типа она сама…
Я поперхнулся и помолчал.
— Ничего не путаешь? — спросил наконец.
— Не-а, — беззаботно ответил он.
— Ты там тоже… что ли? — спросил я.
— Откуда? — огорчённо отозвался он. — Она в старших классах училась, я шкет ещё был.
— И что потом?
— Потом на неё в школе стали пальцем показывать, и она, типа, траванулась таблетками. Но — откачали, и месяца через два снова, гляжу, идёт по коридору. Такая вся… бледная. У неё парень тогда появился — реальный пацанчик, такой, типа, злодей. Больше никто на неё пальцем не показывал — палец дороже. Её, бля буду, даже уважали — и учителя с таким, типа, страхом смотрели, хоть и не приняли в комсомол… и для одноклассниц она казалась вроде как самая взрослая, когда все остальные ещё малолетки… а пацанам — она вообще была легенда, на неё все приходили посмотреть, если она там, стихи читала на каком-нибудь празднике… Помню, её фотку вывесили на доску почета — она на очередной олимпиаде всех уделала — и фотку сразу унесли вместе с доской…
Шорох посмеялся сам себе.
— Только не помню, как её зовут. Имя такое, типа, холодное. Как водка «Алтай», только другое.
— Аглая, — сказал я.
— Точно, — сказал Шорох и даже не спросил, откуда я в курсе. Подумал, наверное, что догадался.
Всё совпадало. Если Шорох был шкет, когда Гланя ходила в старшие классы, — значит, она на четыре года старше его. Потому что меня — на два. А я — на два Шороха, в прошлом году вернувшегося с армейки.
Гланька тем временем свернула в свой подъезд, а Шорох всё смотрел на закрывшуюся дверь с мечтательным видом. Явно не о водке он размечтался.
В прошлом ноябре мы со скуки закатились на ипподром — хоть на голых лошадей посмотреть, раз девушки уже перешли на зимний режим.
Скачек здесь давно не проходило, но лошадей предлагали напрокат.
Некоторое время мы с трибун наблюдали за рысью и галопом. На трибунах сидело человек пятнадцать зевак помимо нас, и по кругу разъезжало семь, кажется, наездников или наездниц.
В одной из наездниц я узнал Гланю и пошёл поздороваться.
— Не подходи к лошадям сзади, — посоветовал мне Грех, и они с Шорохом засмеялись, как малые дети.
Чтоб выпрыгнуть на дорожки, нужно было перелезать через заграждения. В камуфляже и при автомате мне показалось это делать не совсем уместным, поэтому я пошёл по кругу вдоль трибун — и через две минуты оказался у крытых конюшен, откуда и выводили лошадей.
Толкнув незапертую дверь, шагнул вперёд. Местный сторож увидел меня, но, оценив внешний вид, рацию и сталь воронёну, ничего не сказал.
Гланя подъехала тут же — вся какая-то напуганная, но, заметив меня, радостно дрогнула глазами и быстро спрыгнула с коня; я проследил все её стремительные движения.
— Привет, — почему-то шёпотом сказала она. — Ты что тут делаешь?
— На тебя смотрю, — сказал я.
Она кивнула, пропустив ответ, и озадаченно оглянулась на трибуны.
— Пойдём, — позвала.
В конюшнях тяжело и мутно пахло, впрочем, совсем не противно. Стояла полутемь, редкие лампочки горели в полнакала.
— У вас патруль? — спросила Гланя, заводя своё большое и послушное животное в стойло.
— Да, — ответил я.
— Ты на машине? — ещё раз спросила она, привязывая коня.
— На машине, — ответил я.
— Слушай, — сказала Гланя. — Ко мне там приехал мой парень, встречает меня. На трибунах сидит. И ещё один мой парень приехал случайно… В общем, меня сразу три парня там ждут. Так совпало. Я не могу через главный выход… Они там все на разных скамейках, и ни один не знает, что он не один… Что-то нехорошее будет, если я выйду.
Я улыбнулся.
— Чего ты улыбаешься? — спросила она, сама улыбаясь.
Я не ответил.
— Тут есть запасная дверь, — сказала Гланя, — на площадку для разгрузки транспорта… С площадки дорога тоже ведёт к главному выходу, но если подогнать машину… Понимаешь? Меня можно незаметно
