К тем же, кто сомневался или упирался, врачи применяли жесткие меры психологического воздействия.
Я жалел, что Сери куда-то запропастилась, и с нетерпением ждал ее возвращения. Мне хотелось побыть напоследок нормальным человеком, хотя бы немного — погулять с ней по саду, или заняться любовью, или просто посидеть, ничего не делая.
— Как вы себя чувствуете, Питер? — спросила Ларин, закрывая мою историю болезни.
— А как, по-вашему, я должен себя чувствовать?
— Извините ради бога, меня совсем не радует, что компьютер оказался прав. Может быть, вас отчасти утешит, что мы тут хотя бы сумеем вам помочь. Оставайся вы дома, скорее всего, вашу болезнь просто не успели бы заметить.
— Я до сих пор с трудом в нее верю.
Из окна был виден садовник, подстригавший газон, дальше — часть Коллаго-Тауна, а еще дальше — примыкающий к гавани мыс. Я встал с кровати, пересек комнату и сел напротив Ларин.
— Доктор сказал, вы объясните, что со мною будут делать.
— Насчет аневризмы?
— Да, и насчет атаназии тоже.
— Завтра вам сделают самую обычную операцию на больной артерии. Скорее всего, хирург прибегнет к шунтированию, а потом, в ближайшем будущем, она и сама восстановится.
— Это в каком смысле восстановится?
— Вам будет назначен целый ряд гормональных и ферментных инъекций, призванных инициировать и стимулировать репликацию клеток в тех органах, где обычно этот процесс отсутствует, например в мозге. В других частях организма ферменты будут контролировать репликацию, предупреждая появление злокачественных опухолей и поддерживая ваши органы в хорошем состоянии. Иными словами, после прохождения курса ваш организм будет постоянно самообновляться.
— А говорили, — заметил я, — что мне нужно будет каждый год проходить обследование.
— Нет, только если вы сами того захотите. Параллельно с инъекциями хирурги имплантируют вам несколько микропроцессорных датчиков. Показания датчиков могут быть проверены в любом из агентств Лотереи; если что-нибудь будет не так, вам скажут, что нужно делать. В некоторых случаях вас могут снова поместить в эту клинику.
— Я не понимаю, как это согласуется с громогласными заявлениями, что курс атаназии дает постоянный эффект.
— Постоянный, но несколько ограниченный. Все, на что мы способны, это предотвратить естественный распад. Но вот, например, вы курите?
— Нет. Раньше курил.
— Предположим, вы начнете снова. Сколько бы вы ни курили, рака легких у вас не будет, за это можно ручаться. Но вы не будете застрахованы ни от бронхитов, ни от эмфиземы, а угарный газ будет создавать дополнительную нагрузку на ваше сердце. Наши инъекции не спасут вас от автокатастрофы, не помешают вам утонуть, не защитят вас от грыжи и обморожения, не помешают вам сломать шею. Мы защитим ваш организм от возрастной дегенерации и поможем ему построить иммунную защиту от инфекционных болезней, но никто не помешает вам загробить его самостоятельно.
Напоминания о непрочности тела: синяки и ссадины, переломы и разрывы. Слабости, прекрасно известные, я старался о них не думать, но постоянно видел их у других людей, слышал о них в разговорах. У меня развивалось совершенно новое для меня трепетное отношение к проблеме здоровья. А может, обретение бессмертия автоматически заставляет человека острее ощущать присутствие смерти?
— А это надолго затянется? — спросил я у Ларин.
— Недели две, максимум три. После завтрашней операции вам дадут немного отдохнуть. Как только врачи решат, что вы достаточно оправились, вам начнут вводить ферменты.
— Ненавижу уколы, — поморщился я.
— Никто вас колоть не будет. Здесь применяют другие, более щадящие методы введения препаратов в организм. Да и в любом случае вы не будете осознавать, что вас лечат.
— Вы хотите сказать, я буду под наркозом? — ужаснулся я.
— Нет, но после первых инъекций вы придете в полубессознательное состояние. Звучит немного угрожающе, но пациенты в большинстве своем определяют это состояние как приятное.
Мне очень не хотелось расставаться с сознанием. В возрасте двенадцати лет меня сшиб с велосипеда один местный хулиган, что привело к сотрясению мозга и ретроспективной амнезии продолжительностью в три дня. Утрата этих трех дней была главной загадкой моего детства. Хотя я пробыл без сознания не более получаса, по возвращении к действительности в моей памяти образовалось слепое пятно. Когда я вернулся в школу, щеголяя огромным синяком под глазом и шикарно забинтованной головой, мне пришлось лицом к лицу столкнуться с тревожным и непонятным фактом, что последние трое суток все-таки существовали, более того, что и я в них существовал. Были в них уроки и игры, были, по всей видимости, споры и разговоры, только вот я ничего о них не помнил. Все эти дни я отчетливо воспринимал мир, ощущал непрерывность памяти, ничуть не сомневался в своем существовании и в своей личности, а затем некое
— Скажите, Ларин, а вы бессмертница?
— Нет.
— Значит, вы не можете сказать, что знаете эти процедуры по личному опыту.
— Я проработала с пациентами без малого двадцать лет. Это дало мне вполне приличный опыт, а ни на что большее я не претендую.
— И все же вы не можете сказать, что знаете, как чувствует себя пациент, — настаивал я.
— Прямо — не знаю, только опосредованно.
— Честно говоря, я дрожу перед перспективой лишиться памяти.
— Я это прекрасно понимаю. Именно на меня возложена обязанность помочь вам затем ее вернуть. К сожалению, вам неизбежно придется пожертвовать своей памятью в нынешнем ее виде.
— С чего бы такая неизбежность?
— Все очень просто. Чтобы обеспечить вам долголетие, мы должны остановить разрушение вашего мозга. В обычном смертном теле клетки мозга постоянно, тысячами в сутки отмирают и никогда не реплицируются, что приводит к постепенному угасанию всех ментальных способностей. Мы же запустим у вас механизм репликации этих клеток, так что, сколько бы вы ни прожили, ваши ментальные способности ничуть не уменьшатся. Вот только при запуске репликации новая для мозга клеточная активность приведет к почти полной амнезии.
— Вот-вот, — кивнул я, — именно это меня и пугает. Ускользающее сознание, забытая жизнь, разрыв непрерывности.
— Вы не ощутите и не испытаете ровно ничего страшного, ваше состояние будет сродни долгому, непрерывному сну. Вы увидите массу эпизодов из своей жизни, припомните поездки и путешествия, вам будет казаться, что вы разговариваете с людьми, что вы ощущаете прикосновения, испытываете эмоции. Ваш мозг будет отдавать то, что в нем содержится, то есть вашу собственную жизнь.
Контакт утрачен, сознание умирает. Добро пожаловать в призрачный мир, где нет иной реальности, кроме сна.
— А когда я очнусь, вся память об этом исчезнет.
— Почему вы так думаете?
— Я только повторяю то, что говорят врачи. Они считают, что такая надежда придает людям уверенность.
— В общем-то, это верно. Вы проснетесь здесь, в этом коттедже. Рядом с вами буду я и ваша подруга, Сери.
Я хотел увидеть Сери. Я хотел, чтобы Ларин ушла.
