устаревшая, но все равно лучше, чем у нас в колхозе. И механик у них классный.
— Погоди, — я попытался вспомнить какой-то аргумент против, но, кроме уже звучавшего «земле капец», ничего сформулировать не мог. — Они же поработят вас.
— Напугал, — опять шумно вздохнул Валера, — нас и без этих бедолаг уже давно поработили всякие… Эх!
Мне это «эх!» тогда многое сказало, — хотя спроси меня сейчас, чем оно так проняло — не объяснил бы. Я тоже пригорюнился.
— А чего ты его Сабиром звал?
— Да знаешь, — прочесал плешку Валера, — у нас года три назад шабашники работали, на школе. То ли с Абхазии, то ли с Грузии. Так у них бригадир был точно как этот — такой же угрюмый, глазастый. И клюв такой же. Сабиром звали. Посидим еще? — с грустной надеждой закончил он, — скоро моя придет, — как у соседей телевизора насмотрится. Постелет вам.
— Посидим, — послушно согласился я, косясь на сладко спящего Адольфа, а Валера полез в холодильник.
…Было уже около полуночи, когда меня потянуло на поиски удобств. Я накинул на плечи Валерин полушубок, тяжелый, как рыцарская броня, и вышел во двор. Во дворе было тесно от сугробов и густых теней. Снежные шапки лежали на высокой поленнице, на груде жердей, на коробе с углем. Я стоял и курил, не чувствуя по-марсиански крепкого мороза. Пар и дым стремительно уносились вверх, в темное небо, густо забрызганное, как побелкой, каплями звезд, словно само Мироздание таким вот образом напоминало мне о неизбежности скорого ремонта. Я пошарил по темноте и нашел Марс. Он висел низко над горизонтом, глядя на меня круглым, глупым петушиным глазом. Мы долго разглядывали друг друга, а из рощи за селом, вперемешку с сонным перебрехом собак, изредка раздавалось глухое уханье — еле слышный, бередящий и тоскливый-тоскливый клич марсиан:
— Улла! Улла!
Снова будет дождь…
Голова болела ужасно, но я сразу же сообразил: что-то не так. Наверно, такое же чувство испытывают лунатики, когда их будят посреди одинокой ночной прогулки. Но странности были какими-то незначительными, ускользающими, и я не стал на них акцентироваться. К тому же эта головная боль… Похоже, вчера мы здорово пофестивалили — хотя руки не дрожат да и с желудком порядочек.
Хорошо хоть, что идет дождь. Я без зонта и уже промок до костей. Это в Саудовской Аравии тамошние чернявые чудики так изъясняются: «до костей» — хотя для них даже небольшой дождик такая же редкость, как для нас песчаная буря. В Саудовскую Аравию мы с Маринкой летали в позапрошлом году.
От запаха бензина слегка подташнивало. Я шагал по какой-то малознакомой улице, мимо первых пробок, мимо гудящих и смердящих коробочек на колесах, легко обгоняя их, — а ведь мог сейчас торчать в самой гуще железного стада, где-нибудь на перекрестке. Славно, что сегодня не за рулем — как видно, и головная боль может сослужить иной раз добрую службу.
Где же мы гуляли прошлым вечером? В памяти всплывали лица, фразы из разговоров кружились клочками разодранных страниц — безо всякой надежды быть правильно собранными. Вспомнилось: громкая музыка, я безрезультатно уговариваю Маринку ехать домой. В итоге отсыпаться поехали не в город, а на дачу к Мишке.
Еще помнилась проселочная дорога и темень, которую торопливо кромсал свет фар — моего «Бентли» и шедшей следом машины с Мишкиными «хранителями живота». По обочинам, в тени деревьев, плотными широкими островами еще лежал снег — грязный, умирающий. И шел дождь — не такой, как сейчас, а редкий, крупными тяжелыми каплями.
Мишка, по-стахановски отработав за столом, расслабился на заднем сидении, Маринка курила. Дым, смешиваясь с винными парами, мгновенно исчезал, проглоченный кондиционером и… И было еще что-то, маячило в памяти, как отчаявшийся путник на дороге: махало руками, звало — только притормози, только открой дверцу!.. Но — уже некогда, некогда, потому как пришел.
Я скользнул взглядом по золоченой табличке у входа, уверенно шагнул в вестибюль и, только поднимаясь на второй этаж, подумал: а на кой ляд я сюда приперся?
Это ведь, господа, не мой офис. Це была контора Турнепса, мутное заведение, сахар энд окорочка. С ним изредка контачил Миша — был у них какой-то общий эпизод в биографии: то ли оба в ПТУ учились, то ли в армии служили — не помню. Месяца полтора назад Мишка попытался свести нас с Турнепсом на деловой почве, но мне почва показалась чересчур скользкой — и компаньон больше не предпринимал попыток организовать дружбу.
Вяло рассуждая о странностях подсознания, приведших сюда, я оказался в приемной. У Турнепса опять была новая секретарша — он менял их раз в три месяца, наверное, одновременно с носками.
Девица растерянно уставилась на меня. Мокрый незнакомец вряд ли мог оказаться желанным гостем босса.
— Привет, симпатяга, — сказал я, — Ар… нольд на месте? — имя Турнепса вытолкнулось с трудом.
— Как вас представить?
Я перехватил фарфоровые пальчики на кнопке.
— Не нужно. Я… — А что, собственно, я мог сказать? Что пришел просто так, засвидетельствовать свое почтение? Идиотизм. — Я черкану записочку.
Синеглазка осторожно подвинула стопочку разноцветных листиков, но я уже выдрал из своего блокнота волглый именной листок и… Что написать-то? Привет, успехов в бизнесе, целую?
«Турнепс, забери их оттуда» — начерталось на листке. Некоторое время я тупо рассматривал записку, а потом решительно расписался.
— Извините, я тут у вас наследил, — тихо сказал, наклонившись к враз напрягшейся секретарше. Дурочка, а ведь что-то почувствовала своим женским нутром…
Вниз спускался гораздо быстрее, неловко перепрыгивая через ступеньки. Неодобрительно покосился на неподвижного охранника в углу. Тот недодутой резиновой куклой обмяк на вращающемся кресле. На шее некрасиво темнели синяки. И зачем Турнепсу такая ненужная мебель — только вестибюль загромождает…
Дождик, на мое счастье, еще моросил. Влажной ладошкой он хлопнул по лицу, смывая неприятный давящий жар, успевший накопиться за минуты, проведенные в офисе Турнепса. Спасибо, мокрый, без тебя было бы совсем худо.
Надо было позвонить в офис — после обеда подписываем договор с белорусским «Пересветом». Нужно успеть привести себя в порядок и повнимательнее просмотреть документацию, предоставленную сябрами. Мишка божился, что у тех все о’кей — предварительные консультации проводил именно он, но что-то гложет, когда вспоминаю о договоре. Опять какая-то неопределенность, какое-то предчувствие…
Мобилы на месте отчего-то не обнаружилось. Среди влажных скомканных дензнаков с кислыми импортными президентами и веселенькими отечественными пейзажами отыскалась карточка таксофона.
Трубку взяли после первого гудка.
— Алле?
— Кристина? — успел спросить я, и секретарша тут же бросила трубку. А может, нас рассоединили.
