– А навела Цыбизова... – заметил Юрик. – Может, на них работает?
– Скорее другое, – сказал Сынок. – Она сама на крючке. Ей под окна и подсунули живца...
– За нами погоня, – сказал Борис, глядя в зеркало. – Тот самый «жигуленок», который дорогу перекрыл.
– Может, не он?
– Он, – уверенно сказал Борис. – Явно на нарушения идет...
– Прибавь, – сказал Юрик. – Сейчас оторвемся. Проскочим на желтый, а они наткнутся на красный.
– Лучше уж мы проскочим на красный, а они пусть думают, как им быть.
«Девятка» шла со скоростью около восьмидесяти километров в час, на этой дороге предельной. Повернув в очередной раз, она оказалась на участке, забитом тяжелыми грузовиками. Это была уже промышленная часть города.
– Красный, – предупреждающе сказал Сынок.
– Вижу! – бросил Борис.
– Прибавь еще немного, – прошептал Юрик, тоже увидевший «жигуленок», который не только не отставал, а даже наоборот, все приближался с каждым поворотом. – Надо отрываться, ребята, надо отрываться...
– Оторвемся, – процедил сквозь зубы Борис. – Оторвемся... Но с Цыбизовой надо разбираться... Все- таки нарвались на засаду, все-таки нарвались... Неужели продалась?
– Она не может продаться, она слишком завязла, – рассудительно проговорил Сынок.
– Тормози! – отчаянно крикнул Юрик. – Тормози, говорю!
– Не могу, – простонал Борис. – Не получается... Тормоза...
– Что тормоза? – вскрикнул как от боли Сынок.
– Не действуют...
– Мать твою... Тогда прибавляй, проскочим перед носом у «КамАЗа»... Успеваем, Борис, успеваем... Видишь?
– Вижу, не мешай... Успеваем, а там уж разберемся... – «Девятка» проскочила на красный перед самым носом у мощного, надсадно гудящего «КамАЗа», груженного бетонными плитами. Заметив несущуюся под его колеса «девятку», великан, казалось, вздрогнул от неожиданности, его колеса остановились, оставляя на асфальте черные полосы. Мелькнуло за стеклом кабины белое лицо водителя, тяжело шевельнулись плиты в кузове, но остановились, не срезали кабину, а ведь могли, ох, могли.
«Девятка» успела проскочить перед самым носом «КамАЗа», но не успела, не смогла, не увернулась от другого грузовика, который шел, скрытый громадой «КамАЗа». И его водитель не видел несущейся без тормозов «девятки», не видел он ее, не видел, потому что все происходящее справа от него закрывал «КамАЗ» с бетонными плитами. И едва он показался из-за притормозившего «КамАЗа», едва вынырнул на перекрестке, торопясь проскочить на зеленый, в него врезалась «девятка». Врезалась сразу за кабиной, чуть пониже, как раз в бак с горючим. Врезалась «девятка», роскошное перламутровое создание, с ужасающим хрустом стекла, скрежетом рвущегося металла, с предсмертным воплем людей. Бак с горючим был вспорот, и освобожденный бензин накрыл «девятку», хлынул в ее разбитые дверцы, в провал, образовавшийся вместо лобового стекла, затопив салон и всех, кто находился внутри.
Бензин вспыхнул мгновенно.
То ли высеклась искра при ударе, то ли вспышка получилась при разрыве проводов, но уже через секунду, не больше, в центре перекрестка полыхал факел, достигающий верхних этажей пятиэтажек, стоящих вокруг. Зажатая под грузовиком «девятка» не могла вырваться, ее двери оказались заклиненными, ударом их искорежило и смяло. А из бака продолжала хлестать огненная масса бензина...
Водитель грузовика успел выскочить и отбежать в сторону. Он с ужасом наблюдал, как полыхала его машина, как горела «девятка» и метались в ней охваченные пламенем люди. Их крики слышались еще несколько минут, но подойти к ним, помочь оказалось невозможным. Жар был настолько сильным, что плавился асфальт и в нем отпечатывались подошвы смельчаков, которые поначалу рванулись было к пожару. Их тут же отбросило жаркой волной. Зацепить «девятку» тросом, выдернуть из-под полыхавшего грузовика не было никакой возможности. Да и надобности уже не было – через несколько минут она выгорела внутри до каркаса.
Андрей с ребятами вышли из подъехавшего «жигуленка» и, остановившись в отдалении, молча смотрели на факел. Крики в «девятке» смолкли, на перекрестке слышался лишь гул мощного, всепожирающего пламени. Десятки водителей замерли в скорбном оцепенении, только сейчас, может быть, до конца осознав, как близки они все от таких вот происшествий, как опасна и непредсказуема их работа... Черный столб дыма уходил в осеннее небо и был виден едва ли не во всех концах города – это уже горели шины.
– Сколько же их там было? – спросил кто-то в толпе.
– Трое, – ответил Андрей.
– Подзалетели ребята... Как же они кричали... У меня волосы под кепкой зашевелились.
Послышался запоздалый вой пожарных машин. Их мигалки показались в глубине улицы. Бросив последний взгляд на догорающие машины, Андрей с оперативниками направились к своей машине. Шли молча, подавленно. Слишком уж жестоко и неожиданно завершилась погоня. И уже рассевшись в машине, они еще некоторое время не в силах были сдвинуться с места, продолжая смотреть на гудящий огонь.
– Мы этого не хотели, – проговорил наконец Андрей, словно оправдываясь. – Ей-богу, мы этого не хотели... Крутовато обошлась с ними судьба...
– Это сколько ж надо натворить, чтобы заслужить такое... – добавил водитель.
– Поехали, ребята, – устало вздохнул Андрей. – Пора докладывать о результатах.
Зомби проснулся с неясным ощущением утраты. Не то снилось что-то тревожное и он начисто забыл об этом, не то предстояло что-то важное, но что именно, сказать он не мог. В сумеречном сознании мелькали тени людей, он вроде знал их когда-то, встречался с ними, они тоже его знали, но кто они и какие между ними отношения? Зомби постоянно ощущал какое-то препятствие, мешающее ему общаться с этими людьми. Он пытался что-то произнести, привлечь к себе внимание, но тени проходили сквозь него, не замечая ни его отчаянных усилий, ни его самого.
Некоторое время он лежал неподвижно, глядя в темнеющий потолок. Из больничного коридора доносились голоса, шаги, обрывки разговоров. Это был обычный вечерний шум больницы, и он не тревожил его, более того, создавал какое-то успокоение. Ему хотелось подольше побыть в такой неподвижности, в неопределенности, в непонимании происходящего. Но он знал, что это невозможно, что это его состояние вот-вот прервется и какие-то силы поднимут его с кровати и вышвырнут на улицу в события, к которым он сам стремился.
Потом пришло неожиданно острое ощущение опасности. Рука Зомби невольно, словно сама по себе, потянулась за голову, скользнула мимо подушки и нащупала холодный металл костыля. Он оказался на месте, и это его успокоило. Зомби с усилием приподнялся, сбросил ноги на пол, да так и остался сидеть, глядя перед собой в темную пустую стену. Попытался нащупать ногами туфли, помня, что сам затолкал их подальше. Туфли тоже оказались на месте.
– Это хорошо, – проговорил Зомби, но вряд ли он смог бы объяснить, почему это хорошо, что за этим стоит и как связано с его намерениями.
Состояние, охватившее его, было непривычным, тревожным каким-то. Он словно бы находился в каком-то темном, сыром помещении, может быть, в подвале большого дома или где-то под мостом, среди массивных отсыревших колонн. И сам он был в холодной, знобящей, мокрой одежде. Но он знал, откуда-то знал, что ему предстояло эту одежду снять, надеть что-то теплое, мягкое и войти в ярко освещенный зал, где много людей, и все они знакомы, и все в этом зале ждут его, чтобы начать нечто важное, ради чего они и собрались... Возможно, это будет банкет, или должны начаться танцы, или какое-то торжественное действо... Но Зомби знал, что подняться в этот зал будет нелегко, скорее всего, он и не сможет этого сделать. А люди будут маяться, бестолково передвигаться по залу, говорить друг другу пустые слова и поглядывать в нетерпении на часы – когда он уже появится? Дело в том, что он, Зомби, знал нечто важное, чего не знали все эти люди и без него не могли ничего начать, им нужен был он, его знания...
