беженцами, торгашами, хулиганьем. Они же могут кого угодно из-за косого взгляда изуродовать, избить до смерти... Тем более людей, занимающих заметное место в обществе... Горько все это, но что делать – переходный период.
– Так что же все-таки с Фырниным?
– В больнице. Не знаю, выживет ли... Драка в подъезде, удар по голове, кажется, и ножом досталось... Потеря крови... Так мне сказали в редакции. Жаль... Хороший был журналист, цепкий.
– Думаете, был?
– Для вас это уже не имеет значения... Вы тоже, Павел Николаевич, можете говорить о себе в прошедшем времени.
– Я уже слышал эти слова... От Амона.
– А теперь вы их слышите от меня, – жестко сказал Сысцов.
– Думаете, есть разница?
– Вам будет предоставлена возможность убедиться в этом. – Сысцов дал знак остановиться одному из парней, который зашел Пафнутьеву за спину. – Я мог бы, Павел Николаевич, отдать вам эти гранки, но они уже не понадобятся вам по многим причинам... Одна из них – я уезжаю в Москву, – Сысцов протянул Пафнутьеву лист бумаги, сложенный вдвое. Пафнутьев осторожно взял лист, развернул. Верхнюю четверть занимали стандартные фирменные слова – «Канцелярия Президента». Ниже шел текст, который начинался словами: «Глубокоуважаемый Иван Иванович!» Из дальнейших строк Пафнутьев понял – Сысцова приглашают возглавить группу советников.
– Поздравляю, – сказал он. – Прекрасная должность.
– Неплохая, – кивнул Сысцов. – Машина со спецсвязью, коттедж на Рублевском шоссе, квартира в центре и целый этаж в Кремле... Поэтому ваши потуги, – Сысцов опять постучал пальцем по гранкам, – это всего лишь... Это всего лишь потуги. Но я не хочу оставлять вас у себя за спиной. Вы человек предприимчивый, способный на решения неожиданные, нормы закона вас тоже не всегда сдерживают... Я опасаюсь оставлять вас у себя за спиной.
– Спасибо, – кивнул Пафнутьев.
– Да, можете считать это комплиментом.
– Какая же еще причина того, что эти гранки мне больше не понадобятся? – Пафнутьев твердо посмотрел Сысцову в глаза.
– Есть небольшая. – Сысцов оглянулся. – Сейчас я уйду и оставлю вас наедине вот с этими ребятами... Вы их уже заметили, я видел. Амон оплошал. За это и поплатился... Они не повторят его ошибки. Машину вашу найдут на обочине, обгорелую, с вашими, простите, остатками.
– Останками, – поправил Пафнутьев.
– Нет, это будут именно остатки. Похоронят с причитающимися почестями. Может быть, и мне придется произнести несколько теплых слов... Я умею. Не привыкать. Заверяю вас, они будут искренними. Мне действительно жаль, что мы не сработались. – Сысцов оперся о подлокотники, чтобы подняться.
– Сядьте! – резко сказал Пафнутьев.
– Что?
– Я сказал, чтобы вы сели! – Пафнутьев не то в растерянности, не то в замешательстве от собственной дерзости почесал левой рукой затылок. И в тот же миг произошло нечто невероятное, что не поддавалось ни пониманию, ни объяснению. Большая бутылка прекрасного грузинского вина «Оджелеши», стоявшая в центре стола, куда ее недавно поставил Пафнутьев, вдруг взорвалась. Не просто распалась, нет, ее словно разорвало на мелкие кусочки каким-то внутренним взрывом. Густое красное вино «Оджелеши» плеснуло в сторону Сысцова, окатив его тяжелыми красными потеками. Его лицо оказалось забрызганным, вино стекало на шотландскую куртку.
– Что происходит?! – воскликнул Сысцов в полнейшем недоумении.
– Спокойно, Иван Иванович, – проговорил Пафнутьев, облегченно переведя дыхание. Все сработало, слава богу, все сработало. Андрей не подвел, Андрей оказался надежным парнем. – Сидите и не двигайтесь... Иван Иванович, или просто Ваня, как поется в песне. – Пафнутьев позволил себе улыбнуться.
– Что происходит? – повторил Сысцов с истеричными визгливыми нотками.
– Это был выстрел из снайперской винтовки с оптическим прицелом. И прогремят еще выстрелы, если хоть один из ваших костоломов приблизится ко мне ближе пяти метров. И вам не следует совершать резких движений. И девушка ваша пусть не приближается ко мне слишком близко, даже с рюмкой водки. Хотя, как вы сами понимаете, в другой обстановке я бы не отказался ни от водки, ни от девушки. Повторяю последний раз – не двигаться, – сказал Пафнутьев, заметив, что Сысцов опять хочет подняться. – Вы сами сказали, что нормы закона не слишком меня сдерживают. Сидите. Иначе Президенту придется подыскивать себе другого советника. Слушайте внимательно... И вы, и ваши костоломы остаются неподвижными до тех пор, пока не услышите, что заработал мотор моей машины, – Пафнутьев говорил громко, чтобы и парни за спиной его слышали. Они стояли на открытом месте, хорошо освещенные солнцем, стояли, не двигаясь, понимая, что представляют собой прекрасную мишень для хорошего стрелка. А стрелок, судя по первому выстрелу, был хороший.
– Может быть... – начал было Сысцов, но Пафнутьев его перебил:
– Заткнитесь, уважаемый Иван Иванович. Я вам не давал слово. Письмо из канцелярии Президента я все-таки возьму, гранки тоже не для вас предназначались... Все это может пригодиться моему другу Фырнину... Вдруг выживет... Один вот выжил и такого натворил... Выжившие люди опасны, Иван Иванович. Я вот выжил. Сами видите, к чему это привело.
Сысцов сидел неподвижно, не решаясь даже поднять руку, чтобы вытереть вино с лица. В глазах его была растерянность, был и гнев, но какой-то беспомощный, подавленный.
– Ну что ж... Ну что ж, – повторял он. – Если так... Действительно... Мотор машины заработает, и пожалуйста...
– Какой-то вы замшелый, Иван Иванович... Тяжело перестраиваетесь. Не знаю, что вы там Президенту насоветуете, не знаю... До скорой встречи, Иван Иванович. – Пафнутьев поднялся и быстрыми частыми шагами направился к воротам. Ни Сысцов, ни один из его боевиков не пошевелились. Только у самых ворот Пафнутьев решился оглянуться – все оставались неподвижны. Не искушая больше судьбу, он проскользнул в приоткрытые ворота. Его машина стояла на месте. Возле нее торчал еще один боевик. Он посмотрел на Пафнутьева с нескрываемым удивлением.
– Быстро к шефу! – сказал Пафнутьев. – Установка меняется.
Решительно отодвинув парня в сторону, он открыл дверцу, сел за руль, включил мотор и, не теряя ни секунды, рванул с места. Через триста метров остановился – на дороге стоял Андрей.
– Садись быстрее! – сказал Пафнутьев, распахивая дверцу.
– Что вы ему сказали на прощание? – спросил Андрей, когда машина вырвалась на шоссе.
– Что говорят люди, покидая гостеприимного хозяина... До скорой встречи.
– Надо было его все-таки хлопнуть.
– Ни в коем случае! Это всем им развязало бы руки, и мы бы отсюда так легко не выбрались.
– А дело бы сделали, – стоял на своем Андрей.
– Нет, Андрюшенька... Нам не только о себе надо думать. Нам еще кое-кого спасать надо.
– Кого именно?
– Начнем с Фырнина. Ему, похоже, крепко досталось. А потом, помолясь, и за тебя возьмемся. – Пафнутьев прибавил скорости, обошел сразу несколько грузовиков и вырвался на простор. Дорога была свободная, холодный осенний воздух охлаждал мотор, врывался в салон, наполняя его запахами поздней осени. – Как же я напьюсь сегодня с Аркашкой и Овсовым, – проговорил Пафнутьев после долгого молчания. – Как же я напьюсь. – И радость предвкушения озарила его лицо.
