поспеваю за тобой. В мыслях, естественно, только в мыслях.
– Ох-хо-хо, – простонал Ваня, поднимаясь с кушетки. Он, не торопясь, подошел к фанерному шкафу, открыл скрипучую дверь и, аккуратно, за горлышко взяв с полки пустую бутылку, поставил ее на стол перед Зайцевым.
– Что это? – спросил тот дрогнувшим голосом.
– У меня такое чувство, капитан, что на этой бутылке должны сохраниться отпечатки пальцев преступника.
– Где ты ее взял?
– В мусорном ящике.
– Так ты шарил по этим ящикам в поисках…
– Да, капитан, да…
– А я-то подумал…
– Ты плохо обо мне подумал, но я к этому привык. А чего хотеть от бомжары?
– И ты принюхивался к банкам и бутылкам…
– Принюхайся и ты… Из нее до сих пор несет бензином, хотя выдыхается он очень быстро. На дне осталось несколько капель, их можно сдать на анализ… Точно такой бензин есть у него дома, скорее всего, на балконе седьмого этажа…
– А почему ты вдруг подумал о бензине?
– Ты видел сгоревшего бомжа? Сам по себе бомж так вспыхнуть не может, и его тряпье не вспыхнет… Его тряпье может только тлеть. А он весь пылал. Его облили бензином. Так облить бензином можно только сонного человека. Он спал под лестницей первого этажа. Похоже, он туда частенько забирался. Ты пошарь там получше, следы всегда остаются, как пишут ваши учебники…
– Неужели эти юнцы его облили? – спросил Зайцев.
– Про мальчиков и девочек забудь. Тот душистый мужик, который угощал нас водкой, сказал, что молодежь гудела до двенадцати. А бомж вспыхнул в пять утра. Когда мальчики и девочки давно спали в своих кроватках.
Зайцев медленно развернул пакеты с рыбой, с хорошей рыбой, нарезал хлеб, колбасу, помидоры, свинтил крышку с бутылки…
– Не понимаю, за что можно сжечь бомжа…
– От него плохо пахнет, – ответил Ваня.
– И все?! И этого достаточно, чтобы облить человека бензином и поджечь?!
– Мне удивительно только то, что тебя это удивляет. Кто-то на кого-то не так посмотрел, кто-то кому- то не дал прикурить, какое-то слово невнятно произнес… Этого вполне достаточно, чтобы воткнуть человеку нож в живот, опустить кирпич на голову, толкнуть под машину…
– Ваня, остановись… В подъезд ведут две стальные двери, обе закрываются на кодовые замки… Как мог бомж проникнуть в подъезд?
– Его впускали на ночь. Время от времени.
– Кто?!
– Кто-то из жильцов дома. Хоть и весной потянуло, но ночи холодные, мороз десять градусов… Если ты позволишь, могу предположить… Чует мое сердце, впускал его тот самый гостеприимный мужик, который нас угощал… Когда бомж загорелся, он бросился за помощью к нему, к человеку, который его выручал иногда. В квартиру он его не впускал все по той же причине, из-за невкусного запаха… С запахами, как ты заметил, у него сложные отношения… А в подъезд впускал… И бомж, обезумев от ужаса, боли, бросился к его двери… Благо она была рядом, на площадке второго этажа…
– А тот его не впустил, – пробормотал Зайцев.
– Я не могу его в этом упрекнуть, – сказал Ваня. – Пять утра, он спросонья посмотрел в глазок, увидел кошмарную картину… Кто-то горит, орет, скребется в дверь черными уже руками… И потом, все решали две-три минуты, скорее даже одна минута… Он все-таки открыл дверь, но бомж уже был без сознания… Догорал… Может быть, мы уже наконец по глоточку?
– Ой, Ваня, извини! Совсем забыл… – Зайцев быстро разлил водку по стаканам. И тут же, спохватившись, пустую бутылку с отпечатками поставил на подоконник. – От греха подальше, – пояснил он свою осторожность. – За тебя, Ваня! За твой ясный ум, твердую память, верный глаз! Я думаю, цефеиды много потеряли, лишившись такого рыцаря.
– А знаешь, капитан… Снятся, – сказал Ваня каким-то смазанным голосом и поспешно прикрыл глаза стаканом с водкой. – Опять цефеиды снились, – прошептал он почти неслышно. – Да, капитан, – Ваня постарался взять себя в руки, – а что этот тип, поджигатель?
– Невысокого пошиба… Работает в каком-то гараже, смена с шести утра, поэтому и выходит рано, когда весь дом еще спит… Живет один, жена с сыном ушли… Видимо, бомж под лестницей как-то задевал его самолюбие, или нюх у него очень тонкий, собачий, можно сказать… Знаешь, не так уж мало людей, которым для полного счастья в жизни постоянно требуется по ком-то потоптаться… Вот и потоптался. Если на твоей бутылке из-под бензина действительно его отпечатки, ему от меня не отвертеться… Да, Ваня… Как тебе пришла в голову мысль по ящикам пошарить? Там же этого мусора…
– Ночью мусор вывозят… К пяти утра ящики еще пустые… А уж бутылка с остатками бензина вообще оказалась одна. И бросить ее в ящик мог только человек, который в пять вышел из дому. Зимой в пять еще глухая ночь… А хмырь этот не такой уж и бестолковый – бутылку-то бросил в соседнем дворе… Сообража-а- ает.
– А как ты узнал, что он живет на седьмом этаже?
– Ха! – рассмеялся Ваня. – Когда мы на следующее утро приехали с твоими операми, во всем доме только одно окно светилось – поджигатель на работу собирался. Потом я из машины увидел, что окно погасло – ясно, что он к лифту направился. Значит, через две-три минуты из подъезда выйдет… Ты мне лучше вот что скажи, капитан… Сколько нынче такая буженина стоит?
Зайцев разлил в стаканы остатки водки, положил себе и Ване на хлеб по щедрому куску буженины, чокнулся с бомжом стаканами…
– Я тебе, Ваня, вот что скажу… Такую буженину я пробую только с тобой… Будем живы!
– Значит, чаще надо встречаться, – рассудительно проговорил Ваня и, выпив, вскинул вверх и чуть в сторону правую руку, как бы предлагая задуматься над его словами.
– Будем живы, – уныло подхватил я тост Зайцева. А, выпив и закусив кружком любительской колбасы, невольно вскинул вверх и чуть в сторону правую руку.
И поставил точку.
И взглянул на часы – шел первый час ночи. Начиналась среда. Не самый худший день, между прочим. Да, Володя?
Бомжара Непоседливый
Ну, что сказать, жив бомжара, жив, и, заворачивая по привычке носки ботинок внутрь, бредет через свою пустыню в полном одиночестве. Как и все мы, ребята, как и все мы. У каждого из нас своя пустыня, и волочемся мы через нее, не надеясь найти какую-никакую тропку, дорожку, указатель, даже не мечтая о попутчике. Пересекаем дюны, барханы, и дай нам бог обойти зыбучие пески, найти лужицу с невысохшей еще водой, а если кто и встретится нам в нашей пустыне, так опять же гюрза в человеческом облике – зловредная, ядовитая и пощады никакой не знающая.
Прошлый раз мы оставили бомжару Ваню в полицейском общежитии, на узкой, железной кровати, оставили в горестном состоянии духа – сидел Ваня, поставив локти на колени, подперев небритые свои щеки кулаками и уставившись в пространство небольшой комнатенки, куда определил его капитан Зайцев, слегка злоупотребив служебным своим положением.
И сейчас вот, заглянув к Ване, капитан застал его точно в таком же положении – локти на коленях и щеки на кулаках. Правда, увидев в дверях Зайцева, Ваня оживился, распрямился, в глазах его появилась
