18. «Смит-вессон»
Окно было распахнуто, субботний вечерний воздух вливался долгожданной прохладой в комнаты дачи. Из сада доносились звонкие голоса играющих детей. В плетеном кресле перед включенным телевизором сидел крупный мужчина. Он рассеянно поглядывал на экран и раздраженно нажимал на кнопки пульта, надеясь найти что-нибудь, что задержит его внимание подольше. Скоро он прекратил свои тщетные попытки развлечь себя, погасил экран и прошелся по комнате. Подошел к столу и внимательно рассмотрел персики в вазе, протянул руку к пузатому арбузу на тарелке и крепко щелкнул его пальцем. Арбуз отозвался тугим и спелым звуком. Это тоже не удовлетворило его, от столика он направился к двери, плотно прикрыл ее и запер на крючок. От двери отступил к печи и остановился перед ней. Это была печь- голландка, облицованная дорогим голубым кафелем, с сияющими начищенными латунными деталями, намекающими на непростое устройство. Он провел рукой по верхней круглой и блестящей заглушке. Печь не топилась с начала лета, и латунь была приятно холодной и гладкой. Привстав на цыпочки, он вынул круглую заглушку и просунул руку в открывшийся проем. Вынул оттуда что-то завернутое в кухонное полотенце, поставил заглушку на место, вернулся к креслу и развернул пакет. На коленях лежал поблескивающий в сумерках никелированный шестизарядный револьвер «смит-вессон».
Но мужчина вряд ли сейчас любовался этой штучкой. Он мрачно оглядел револьвер, покачал его на руке, оценивая вес, отщелкнул барабан, покрутил его пальцем, осмотрел золотистые гильзы патронов с красными крапинами капсюлей. Напоследок вложил его в руку и прицелился в телевизор. Затем, придерживая револьвер рукой, дотянулся до ящика стола, резко его выдвинул и вытащил сложенный вчетверо, смятый лист бумаги. Откинувшись в кресле, развернул лист и положил его поверх блестящего револьвера.
То, что там было написано, мужчина, по-видимому, читал уже не раз и, возможно, знал наизусть, сейчас его интересовало другое. Лист был стандартного формата, и на нем всего несколько строчек, отпечатанных на компьютерном принтере. Необычным был только вид строчек, набранных заглавными буквами:
«ДЕНЬГИ ИЗ СЕЙФА ВЕРНИ. ЗАРЕЗАЛ СТАРИКА – СВОЮ ВЫГОДУ ВЗЯЛ, ЧУЖОЕ ОТДАЙ. ТЕБЯ ВИДЕЛИ, И ОРУЖИЕ В РУКЕ. ПОЛИЦИИ ЭТО БУДЕТ ИНТЕРЕСНО. ЕСЛИ БЛАГОРАЗУМЕН И СОГЛАСЕН – В ПОНЕДЕЛЬНИК ПОД ДВОРНИК СВОЕЙ МАШИНЫ СУНЬ ГАЗЕТУ. И БЕЗ ФОКУСОВ, РИСКОВАТЬ НЕ БУДУ. ЖДАТЬ ТОЖЕ».
Этот листок бумаги он нашел вставленным в ручку дверцы своей машины, когда в пятницу вечером уезжал домой с заводского двора. Мужчина снова пробежал глазами текст, приподнял лист и внимательно осмотрел его на свет. Потом потер в нескольких местах пальцами, тряхнул, похрустел бумагой, поднес к лицу и поводил листок около носа с обеих сторон. Из другого ящика письменного стола он вынул цифровую камеру, разложил на столе записку и несколько раз ее сфотографировал. Пошарил рукой в столе, нашел конверт, сложил аккуратно записку, вложил в конверт и заклеил. Вынул из стаканчика с карандашами шариковую ручку и надписал левой рукой на конверте печатными кривыми буквами: «Генеральному директору Глотову, лично в руки».
Револьвер он снова завернул в полотенце. Сверток вернул на место и напоследок, не сдерживая больше своего раздражения, хлопнул кулаком по латунной заглушке. Та со звоном встала на место.
Вернулся мужчина не к креслу, а к столу с фруктами. Потрогал рукой зеленую корку арбуза и достал из кармана брюк нож. Это был автоматический нож с выкидным лезвием. Не глядя, он нащупал пальцем кнопку и, звонко щелкнув, выбросил черное вороное лезвие с серрейторной заточкой. Перехватив нож тычком вниз, приподнял его и с силой опустил точно в темя пузатого арбуза. Арбуз хрустнул, и кроваво- красный ломоть вывалился из него прямо на белую скатерть.
19. Любовь
Облачко пыли из-под колес черной машины пахнуло в нас и осело. Алла уже висела на моем плече, поджав под себя одну ногу, плечи ее вздрагивали. Белоснежная несколько часов назад юбка была измята и вымазана грязью. Ощущение у меня было мерзкое, словно мы – двое оплеванных.
– Поднимемся ко мне, хоть умоетесь, – предложил я, и она в ответ мелко закивала растрепанной головой.
Мы пошли к дому, и мне пришлось ее поддерживать: что-то случилось у нее с ногой или каблуком, она сильно хромала. В таком жалком виде мы поднялись по лестнице, вошли в квартиру, и я сразу повел ее в ванную. Через минуту из-за запертой двери под шум воды донеслось:
– Вы мне одолжите свою рубашку?
Из ванной она вышла скромной и притихшей девочкой. Мужская рубашка, облегая ее полную грудь, делала ее почти семнадцатилетней, поэтому было особенно неожиданно услышать от нее:
– У вас не найдется чего-нибудь выпить? Крепкого.
Я крепкого не пью и мог предложить ей только оставшиеся с последнего праздника полбутылки шампанского.
– Только шампанское. Налить? Нам есть что отпраздновать...
Она выпила слабо пенящийся бокал одним махом, не переводя дыхания. Глаза ее сразу увлажнились, заблестели и ожили.
– Бандиты! Самые натуральные! Мне и в кошмаре присниться не могло, чтобы со мной такое!
– Где они вас перехватили?
– У подруги! Сначала обзвонили всех подряд, а когда нашли, вломились в квартиру. Но теперь-то они отстанут?
– Не знаю.
– А кто знает? Я же им все отдала!
– Не все. Но будем надеяться.
– Не все? Они и деньги мои отберут? Не молчите, объясните хоть что-нибудь!
– Что вы для него делали? Рассказывайте, если хотите моей помощи.
– Все делала! И все о нем знаю, я вам уже говорила! Вы бы послушали, что там...
– Не успел.
– Нет, нет, молчу, все... ничего я не знаю, ничего не слышала, ничего не помню, только оставьте меня все в покое, я никому ничего никогда не скажу, ни слова! И не спрашивайте меня больше ни о чем!
– Ладно, оставим это. Скажите только, как вы попали на этот завод?
– Зачем вам? Вы тоже мне зла хотите? – У нее задрожали губы, она опять была на грани истерики.
– Алла, вы просили меня вчера, чтобы я защищал вас и ваши деньги.
– Хорошо вы меня защищаете! Да, да, деньги! Деньги, деньги... Они убьют меня из-за этих денег!
– Кто вас устроил на завод? У Портного есть там еще свои люди?
– Ничего я не знаю! И знать больше не хочу. Оставьте меня все в покое!
Я молча протянул через стол руку и положил на ее ладонь. Алла вздрогнула, быстро на меня взглянула и сразу как-то поникла, стихла. Ее ладонь, как маленькая мышка, то вздрагивала, то порывалась убежать, то замирала и наконец успокоилась. Я приподнял свою ладонь, но мышка не убежала, я погладил ее и снова укрыл от всех невзгод.
– Ладно, спрашивайте, – чуть слышно произнесла она. – Только ничего я вам не говорила. И от всего откажусь.
– Сколько вы проработали у Портного?
– Лет пять.
– Как он устроил вас в секретариат завода? Так просто туда не устроишься, кто у него еще в
