ночью почти так же хорошо, как днем. Сначала он думал, что она случайно идет прямо к нему, просто тропинка так легла, вот сейчас отвернет налево или направо… Нет, не могла она его видеть от самого замка, она простая женщина… или непростая? Фрея, помоги, вразуми!
— Выходи, подлый трус, хватит прятаться! — позвала она.
Дракон выпрямился, вытянул шею, оскалил зубы и завыл, как волк. Женщина подпрыгнула на месте и сказала:
— Ну, бля, пиздец, нельзя же так пугать, чуть не обосралась в натуре!
Глубоко вздохнула, прошептала какую-то молитву то ли заклинание и добавила:
— Поворотись-ка боком. Экий ты смешной какой!
— Почему ты меня не боишься? — спросил дракон. — Ты, вообще, кто такая?
— Бонни меня зовут, — представилась женщина. — Бонни Черная Зайка. Я раньше ведьмой была.
— А теперь? — заинтересовался дракон.
— Теперь тоже ведьма, — ответила Бонни. — Но раскаявшаяся. Меня сам святой Михаил простил.
— Пидарас он злоебучий, а не святой Михаил, — сказал дракон и злобно сплюнул. — Ненавижу его!
— Зря ты так, — сказала Бонни. — Он, конечно, никакой не святой, но человек хороший. Мелвин Локлир его зовут на самом деле.
Дракон внезапно крякнул по-утиному.
— Ты чего? — удивилась Бонни.
— Я Робин Локлир, — сказал дракон.
Бонни уставилась на него охуевшим взглядом, постояла так некоторое время, затем рассмеялась.
— Вот и хорошо, — сказала она. — Пойдем куда-нибудь, я тебя расколдую. К алтарю Фреи, например. А вообще, странно, что ты не умеешь менять облик по желанию. Мелвин тоже сначала не умел, но выучился очень быстро.
— Его ты научила? — спросил дракон.
— Нет, не смогла, — покачала головой ведьма. — Как-то сам допер. Слушай, Робин, а на кой хер ты Перси Тандерболта загрыз? Совсем одурел?
— Следи за языком, ведьма, — резко ответил дракон. — Ты беседуешь не с вонючим йоменом, а с виконтом, так что…
— Я беседую с глупым подростком, заключенным в тело большой вонючей курицы, — перебила его ведьма. — И если твои слова будут такими же вонючими, как ты сам, я не стану тебя расколдовывать. Будешь весь остаток жизни хвостом размахивать, как мудак.
Робин возмутился:
— Лучше я буду хвостом размахивать, чем терпеть такое обращение от…
— Невесты старшего брата, — подхватила Бонни.
— Ты что, охуела? — изумился Робин.
— Нет, это ты охуел от неожиданности, — спокойно ответила Бонни. — Но ты не бойся, это пройдет. Когда пораскинешь мозгами, быстро поймешь, что вам, оборотням, без ведьмы не обойтись. Мелвин это понял, когда на четырех лапах бегал и зубами щелкал.
— Погоди… — изумленно выдохнул Робин. — Тот ебанутый кобель огромного размера — тоже Мелвин? Я все это время сражался с собственным братом?
— С братом или нет — это еще проверить надо, — уточнила Бонни. — Ты уж не обессудь, но если я тебя не расколдую или расколдую не в того, тебе непросто будет оправдаться. Заодно и проверим, насколько ты неуязвимый.
— Ты лучше не пизди, время не теряй, а давай расколдовывай. Меня там Белла ждет…
Неожиданно Бонни протяжно свистнула, как свистят разбойники, призывая друг друга, но тише.
— А это уже совсем охуительно, — сказала она. — Даже не берусь предполагать, что начнется в замке, когда мы туда придем. Об этом потом сагу сложат.
— А что такое? — забеспокоился Робин. — Что с Беллой не так?
— Все не так, — ответила Бонни. — Бенедикт собрался сжечь ее на костре как вероотступницу и драконоебку, при этом все думают, что про драконобество — это поклеп, а истинная причина какая-то другая. Мелвин вначале упирался, но Бенедикт его убедил. Мелвин-то не знает, что ты его брат.
— Бля, пиздец, — сказал Робин. — Ее не пытают?
— Вроде нет, — сказала Бонни. — Час назад точно еще не пытали. Вроде даже не изнасиловали.
— Бля, пиздец, — повторил Робин. — Расколдуюсь — переебу пидарасов всех до единого, Христом- богом…
Бонни подпрыгнула и отвесила дракону символическую пощечину.
— Не клянись, — строго сказала она. — Тем более Христом-богом. Ты же от него вроде отрекся… или нет?
— Да, кстати, отрекся, — смущенно признался Робин. — Посвятил себя богине Фрее… Но это же как бы не по-настоящему? Это же можно как бы назад откатить? Христос-то он… того… всепрощающий… или нет?
Бонни посмотрела на Робина как на идиота, тот смутился еще сильнее.
— Не знаю, как насчет Христа, а про милосердие Фреи я раньше слышала, конечно, но оно довольно своеобразное, милосердие это, — строго сказала Бонни. — Я бы тебе не советовала менять небесную покровительницу. Поклялся верно служить — так служи и не выебывайся. Ты же дворянин!
После этих слов смущение Робина перешло в злость.
— Не тебе меня судить, ведьма, — прошипел он. — Будешь указывать мне, что делать — порву в клочки и скажу, что так и было.
Его угроза не произвела на Бонни заметного впечатления.
— Порвешь — не расколдую, — спокойно сказала она. — Будешь до конца жизни бегать в перьях и с хвостом, как мудак. Ты сам решай, что для тебя важнее — гордость твоя дурацкая или человеческий облик. Решил уже?
Робин долго молчал, затем выдавил из себя:
— Решил. Давай расколодывай.
— Нет, так не пойдет, — покачала головой Бонни. — Никаких «давай». Для начала встань на колени передо мной, преклони голову и униженно попроси мою светлость о колдовской милости.
— Какая на хуй светлость! — возмутился Робин. — Ты вообще не дворянка!
— А это никого не ебет, — сказала Бонни. — В колдовском смысле я светлость, и изволь обращаться ко мне должным образом. Иначе не расколдую.
— Ах ты сука ебаная! — закричал Робин в дикой ярости.
Он стал прыгать по поляне, выскоко подбрасывая ноги и срубая ветки огромными когтями. Бонни терпеливо ждала. Наконец, Робин утихомирился.
— Я не могу преклонить колени, — сказал он. — Они у меня не в ту сторону сгибаются.
— Не моя проблема, — отозвалась Бонни. — Как хочешь, так и преклоняй.
Робин еще немного повыебывался, затем преклонил колени, почтительно попросил прощения, и Бонни стала его расколдовывать.
— Гляди, милый, я тебе кое-что принесла — обратилась Бонни к Мелвину. — Такой сюрприз, такой сюрприз, ни за что не поверишь, что у меня в корзинке.
На мгновение ей показалось, что сейчас ярл-оборотень размахнется и залепит ей сплеча увесистую оплеуху. Не надо быть ведьмой, чтобы догадаться, любой дуре очевидно, что мужик (на самом деле дворянин, но хер с ним, суть от этого не меняется) дошел до последней степени озверения, и надо либо забиваться в угол и прикрывать голову, либо твердо стоять до конца, как охотник, вышедший на медведя с рогатиной. Страшно-то как… А с другой стороны — радостно, потому что на тех, кого не любят, так не ярятся, их избивают походя, без вдохновения, как нашкодившую собачонку, на них не мечут глазами молнии… Ах, какой мужчина…
