Перевод
Я был на вершине[7]
Как только я услышал красноречивое и великодушное выступление Ральфа Абернати, я сразу подумал о себе, мне было очень интересно, кого он, на самом деле, имеет в виду. Это всегда хорошо, когда у тебя есть близкий друг или союзник, который в любой момент может сказать о тебе что-то хорошее. Ральф — это лучший друг, который только может быть на свете.
Мне приятно видеть всех вас здесь этим вечером, несмотря на штормовое предупреждение. Вы доказали, что полны решимости действовать несмотря ни на что. Что-то происходит в Мемфисе, что-то происходит в нашем мире.
Знаете, если бы я находился у истоков зарождения мира и у меня была бы возможность увидеть панорамный обзор всей истории человечества вплоть до этого дня, и Всемогущий спросил меня: «Мартин Лютер Кинг, в какую пору хотел бы ты жить?», для начала я бы совершил воодушевленный полет через Египет или, скорее, через Красное море, через пустыню, к Земле обетованной. И несмотря на то что она поистине прекрасна, я бы там не остался. Я продолжил бы свое движение в сторону Греции, к горе Олимп. Я бы воочию увидел Платона, Аристотеля, Сократа, Еврипида и Аристофана, окружающих Парфенон и обсуждающих великие и вечные вопросы действительности.
Но я не задержался бы и там. Я бы двигался вперед, к самому расцвету Римской империи. И я бы увидел, как она развивалась во времена правления разных императоров и правителей. Там бы я тоже не остался жить. Я перенесся бы в эпоху Возрождения и окинул бы быстрым взором то, что сделал Ренессанс для культурной и эстетической жизни человека. И двигался бы дальше. Я побывал бы даже там, где жил человек, именем которого я наречен. Я бы увидел, как Мартин Лютер написал свои девяносто пять тезисов на вратах церкви в Виттенберге.
Но там я тоже не остановился бы. Следующей моей остановкой стал бы 1863 год, я посмотрел бы на нерешительного президента Авраама Линкольна, который, в конце концов, принял решение подписать приказ об освобождении рабов. Но я продолжил бы свой путь. Я бы перенесся и в ранние тридцатые и стал бы свидетелем того, как человек сталкивается с проблемой крушения своей нации. И вопиюще восклицал, что нам нечего бояться, кроме самого страха.
Не хотел бы я жить и в этом времени. Довольно странно, но я бы обратился ко Всевышнему и сказал: «Если Ты позволишь мне пожить всего несколько лет во второй половине XX века, я буду счастлив». Теперь это действительно звучит очень странно, потому что все в мире перепутано. Нация больна. Беда заключается в самой земле. Кругом путаница. Такое заявление звучит странно. Но я, однако, знаю, что только тогда, когда достаточно темно, можно увидеть звезды. И я вижу Господа, исправляющего во втором столетии то, за что люди в какой-то степени несут ответственность, — что-то действительно происходит в нашем мире. Народные массы восстают. И где бы сегодня они ни собрались — в Йоханнесбурге, Южной Африке, Найроби, Кении, Аккре, Гане, Нью-Йорке, Атланте, Джорджии, Джексоне, Миссисипи или же в городе Мемфис, штат Теннесси, — скандировать они всегда будут одно и то же: «Мы хотим быть свободными!»
И вот еще одна причина того, почему я был бы рад жить в тот период, — мы вынуждены решать проблемы, с которыми человечество борется всю свою историю, но раньше потребности не принуждали их делать это. Просто стремление выжить теперь требует искоренить эти проблемы. Люди уже много лет рассуждают о войне и мире. Но сейчас пришло время перестать просто говорить об этом. Теперь мы уже не выбираем между насилием и «ненасилием» в мире; теперь это или «ненасилие», или «несуществование».
Вот где мы находимся сегодня. А именно в самом разгаре революции за права человека, и если в спешке мы еще что-то не сделали, если до сих пор мы не вывели цветные народы мира из долгих лет нищеты, долгих лет оскорблений и пренебрежения, то вся наша вселенная обречена. Теперь я просто счастлив, что Бог даровал мне возможность жить в эту пору, чтобы увидеть, к чему все это приведет. И я рад, что Он дает мне право быть в Мемфисе.
Я помню, я помню, когда негры просто слонялись кругом, как часто говаривал Ральф, уступая своим слабостям, и улыбались, когда их не грабили. Но это время прошло. Мы настроены серьезно, и мы полны решимости получить свое законное место в Божьем мире.
И ждать осталось недолго. Мы не просто устраиваем какие-то протесты или пытаемся кому-либо что-то доказать. Мы пытаемся сказать, что хотим быть настоящими мужчинами. Мы желаем быть просто людьми. Мы говорим, что все мы дети Божьи. И что мы не обязаны жить так, как мы вынуждены жить.
Итак, что бы все это значило в этот великий период в истории? Это означает, что мы должны оставаться вместе. Мы должны оставаться вместе и сохранять единство. Вы знаете, всякий раз, когда фараон хотел продлить период рабства в Египте, он всегда пользовался любимой, любимейшей формулой. Какова она была? Он сеял раздор среди самих рабов. Но всякий раз, когда рабы соединялись, что-то обязательно случалось на фараоновом судилище, и он не мог удержать рабов в узах рабства. Сохраняя единство, рабы делали первый шаг на пути к выходу из уз рабства. Давайте и мы будем держаться вместе.
Во-вторых, давайте решим все разногласия. В первую очередь, это несправедливость. Дело в том, что Мемфис не соглашается быть справедливым и честным в отношениях с государственными служащими, которым пришлось сегодня быть санитарными работниками. И сейчас самое время заострить на этом особое внимание. Проблема насилия волновала всех во все времена. Вы знаете, что случилось на днях, и это давление может сравниться только с разбиванием окна. Я читал много статей, и в них очень редко кто- нибудь удосуживается упомянуть тот факт, что одна тысяча триста санитарных работников бастуют, и что Мемфис к ним крайне несправедлив, и что мэр Лоэб нуждается в лечении. Они этого не касаются.
И теперь мы снова прибегнем к демонстрации, мы просто обязаны опять это сделать, чтобы все поставить на свои места. И мы заставим всех увидеть, что тринадцать сотен детей Божьих здесь страдают — иногда даже от голода, и особенно темными, угрюмыми ночами, тогда они постоянно задают себе один и тот же вопрос: как же со всем этим справиться? В этом-то и суть дела. И мы собираемся сказать народу: мы уверены, что это обязательно закончится. Ибо, когда человек стремится к тому, чтобы все было справедливо, и готов всем для этого пожертвовать, ничто не может встать на его пути, кроме победы.
Мы не допустим, чтобы нам помешали. Мы сами хозяева в нашем ненасильственном движении за разоружение полиции; они не знают, что и делать, — я видел их так часто. Я помню, как в Бирмингеме, что в штате Алабама, мы день за днем славно сражались и не хотели даже покидать улицу; усилием сотен соратников мы справились с ними. И Булл Коннор приказал направить собак для подкрепления, и вскоре они прибыли; но мы сумели их опередить. Затем Булл Коннор сказал: «Задействуйте пожарные шланги». И, как я сказал вам, прошлой ночью Булл Коннор не знал истории. Он немного знал физику, что никак не было связано с трансфизикой, которую знали мы. А дело было в том, что это был такой огонь, который никакая вода потушить не сможет. Но мы ушли еще до приезда пожарных; однажды мы уже успели узнать, что такое вода. Если бы мы были из баптистской или какой-либо иной конфессии, мы бы полностью были залиты водой. Если бы мы были методистами или же кем-либо еще, мы бы были только окроплены, но мы знали, что такое вода.
Но и это нас не остановило. Мы продолжали бастовать и при виде суровых собак, мы храбро смотрели им прямо в глаза, пожарные рукава тоже не стали преградой для нас, и, лишь взглянув на них, мы продолжили, распевая «Я уже вижу, как в небе витает свобода». А потом нас бросили в полицейские фургоны и уложили, как иногда бывало, точно сардин в банки. И они поспешили бросить нас туда, а старый Булл сказал: «Избавьтесь от них!» — они так и сделали; и мы шли в эти фургоны, распевая «Мы победим». И мы то и дело попадали в тюрьму и видели заглядывающих в окна тюремщиков, тронутых нашими молитвами, нашими словами и песнями. И это была сила, с которой Булл Коннор не смог справиться; и так, в конечном счете, мы взяли верх над Буллом, мы выиграли эту борьбу в Бирмингеме.
И вот теперь в Мемфисе история повторяется. Я призываю вас быть с нами в понедельник. А сейчас по поводу запретов: у нас есть запрет, и завтра утром мы отправимся в суд и будем бороться с этим незаконным, антиконституционным запретом. Вот что мы скажем Америке: «Будьте верны вашим словам, изложенным на бумаге». Если бы я жил в Китае или даже в России, или какой-либо другой тоталитарной
