брюнеты закончили поисковые работы, несолоно хлебавши убрались восвояси.
— Ну вот, а ты боялся, — расслабленно хмыкнула Ева. — Дурашка…
Да, теперь мне это тоже показалось забавным: пикантная сцена в машине, в двух десятках шагов от людей, которые готовы тебя убить. А не далее как десять минут назад я полагал, что это дико и противоестественно.
Наверное, у меня какие-то проблемы с психикой: по логике, у человека уравновешенного не должно так быстро меняться мнение…
На базу я вернулся в первом часу ночи. Я мальчуган неглупый и местами даже прозорливый, так что привел себя в порядок, плотно поужинал и прихватил с собой кое-какие предметы первой необходимости и небольшой запас провианта. Интуиция подсказывала, что из-за этого странного происшествия мне придется задержаться на работе как минимум на сутки, а то и более.
В моё отсутствие поднятые по тревоге соратники времени даром не теряли. База была оцеплена милицейским спецназом (своего подразделения для таких случаев у нас пока нет и, подозреваю, нескоро будет), во дворе работали эксперты Ольшанского с передвижной лабораторией, а мои коллеги, восстановив уничтоженную Евой электропроводку, усердно обыскивали верхние помещения и бункер на предмет обнаружения следов пребывания нежданных гостей.
Увы, к моменту моего прибытия таковых следов обнаружено не было, и в связи с этим у коллег возник ко мне ряд вопросов. Не буду скрывать — вопросов весьма щекотливых, а подчас откровенно неудобных. Скажу больше — временами мне казалось, что это вовсе не дружеская беседа с коллегами, а натурально перекрёстный допрос.
Виной тому была моя искренность: не думал, что придется отстаивать свою версию, поэтому не заготовил веских аргументов, не отрепетировал последовательность, не озаботился сглаживанием острых углов, а просто вывалил всё как есть, от души и без утайки.
Реакция коллег была живой и непосредственной.
Юру очень интересовали интимные подробности, и он с серьёзным видом требовал зарисовать основные позиции, на что я сдуру и по рассеянности согласился:
— Хорошо, если надо, сделаем…
Я ведь малевщик, мне это нетрудно.
Ольшанского, похоже, эротическая сторона происшествия тоже не оставила равнодушным: он сказал, что нужно непременно провести следственный эксперимент, причём как можно быстрее, и посоветовал немедля вызвонить Еву. Я послушно повелся, но Ева, слава богу, была недоступна — то ли вырубила все телефоны и завалилась спать, то ли умчалась в какой-нибудь бункерный клуб, где мобильная связь не работает, это вполне в её стиле.
Помимо этого Ольшанский настойчиво интересовался, куда мы дели трупы, всё время заговорщицки подмигивал и уговаривал меня во всём сознаться, пока ещё есть возможность принять меры и устранить все последствия. Я не сразу понял, что именно он имел в виду, и как тот учёный попугай регулярно повторял:
— Да всё так и было… Это чистая правда… Я ничего не выдумываю…
Доктор был сердит и озабочен.
Ему всё это не нравилось. Моё поведение не нравилось. Странная ситуация в целом и отдельные её составляющие, не подпадающие ни под какие привычные стандарты. Отсутствие каких-либо отправных пунктов для начала анализа — в общем, всё не нравилось.
Стёпа молча смотрел на меня с ленивым прищуром и о чём-то сторонне размышлял. Выловить какую-либо конкретику в стальном взоре нашего Терминатора было непросто: мой опыт подсказывает, что такой Стёпин взгляд может обозначать всё что угодно, в диапазоне от глубокомысленного «у меня есть кое-какие соображения на этот счёт, но делиться я пока что не буду — подожду, пока все выскажутся», до простого и короткого: «Послать бы вас всех в ж… и завалиться спать…»
Инженер сожалел о разбитых бутылках…
— Ну уж вино-то можно было пощадить, сейчас пригодилось бы…
…и с нетерпением ждал, когда от меня отстанет Ольшанский.
Инженера очень заинтересовал мой рассказ в части, касающейся тоннеля: он хотел, чтобы я нарисовал ему механизм, приводящий в действие перегородку у речного портала. По этому чертежу он каким-то образом надеялся разгадать ребус с потайной дверью из бункера в тоннель. Насчет чертежа я тоже не возражал (да я вообще был образцом покладистости, ибо чувствовал себя кругом виноватым), но Ольшанский сказал, что это подождет — сейчас нужно в первую очередь разобраться в деталях происшествия и принять меры. Особенно по трупам, которые мы с Евой…
— Да не прятали мы никого! Сергей Петрович, ну сколько можно, почему вы мне не верите?!
Тут Ольшанский, вкусно затягиваясь ароматным дымком из своей трубки, неспешно изложил три рабочие версии — в порядке релевантности, и вопросы по части доверия отпали.
Версия первая — простейшая.
Я баловался с Евой (или с кем угодно ещё, ибо Ева — это пока всего лишь имя, которое я озвучил), нечаянно застрелил её, спрятал труп, спалил машину и в завершение инсценировал нападение.
Такая бесхитростная простота повергла меня в шок, но доктор подтвердил:
— Да, версия вполне ходовая. Это первое, что приходит в голову.
— То есть если бы ты был сам по себе, а не член команды — сидел бы сейчас у следователя, со множественными побоями, и трясущимися руками подписывал бы протокол, — добавил Ольшанский.
Версия вторая — замысловато-групповая.
Мы с Евой или с кем-либо ещё (ибо Ева — это пока всего лишь имя, вы в курсе) устроили на пару оргию и привлекли к этому безобразию кого-то третьего, а может быть, даже парочку, расстреляли — возможно, нечаянно, просто баловались и так нехорошо получилось, трупы вывезли на тачке, утопили в реке, тачку сожгли, чтобы не возиться, ибо она была вся в крови.
После первой эта версия меня уже как-то даже и не смущала, я принял ее не моргнув глазом и смиренно попросил озвучить третий вариант.
Версия третья была уже совсем хороша и по-голливудски феерична.
Выглядела она так.
В тутошних палестинах заплутала компания богатеньких мажоров, подъехали на огонёк, дорогу спросить, от нечего делать зашли в гости, что-то у нас не срослось, я их всех замочил, а над одной из девиц (а то и над двумя кряду или даже над тремя) по ходу дела надругался. И чтобы замести следы злодеяния…
Дальше уже по стандарту: тела утопил, тачку спалил, устроил инсценировку нападения.
В общем, нормальный такой сценарий ужастика второй категории, когда молодёжная компания где- то блукает в пустошах и натыкается на домишко упыря с бункером в придачу.
— Петрович, ну это же бред… Вы сами-то во всё это верите?!
— Да нет, конечно же не верю! Но… Это рабочие версии. Думаешь, я просто так сказал, что нам нужна твоя Ева, сугубо ради глума? Да она твоё единственное алиби, свидетель и вообще кругом адвокат, если только она существует в действительности! Ничего другого у тебя нет. Так что бери телефон — и вперёд…
Я опять попробовал дозвониться до «соучастницы», однако попытка успехом не увенчалась: Евины телефоны надёжно молчали.
— Может, ещё что-нибудь вспомнишь… в свою пользу? — участливо подсказал Ольшанский.
Увы, другие аргументы отсутствовали.
Беда в том, что кроме крови от нежданных гостей не осталось ровным счётом ничего. Вообще, на территории базы не было ничего, что бы явно свидетельствовало о постороннем враждебном присутствии и, таким образом, об отсутствии в наших с Евой деяниях состава преступления.
Эксперты взяли у меня кровь, откатали пальчики и пообещали в самое ближайшее время порадовать первичными результатами по делу. Впрочем, я на этот счёт даже и не обольщался: кроме того, что под окнами чужая кровь и на автомате остались Евины отпечатки, ничего другого, хоть сколько-нибудь полезного для меня, от этих результатов ждать не следовало.
