дом. Обычно она всеми способами старалась избегать момента знакомства, потому что в такие минуты Джеймс неизменно показывал все самое худшее, что в нем имелось, и это было способно отравить ей весь вечер. В присутствии Майкла у Джеймса взыгрывал дух соперничества, и тогда он выдавал очередной спутнице Майкла нечто вроде: «Боже мой, да вы настоящая красотка! Чего ради вы с ним водитесь?» А однажды даже брякнул: «Господи, вы же вылитая Ким Уайлд,[55] можете поверить, уж я-то знаю».
Поэтому она дождалась, пока закончатся все эти несносные воздушные поцелуи, и, когда спустилась к гостям, Джеймс, Майкл и темноволосая женщина с ярко-красной помадой на губах и чересчур широкой, по мнению Джули, задницей уже стояли, разглядывая последнее приобретение Джеймса — вставленный в затейливую раму и купленный на дешевой распродаже постер с картиной Ротко[56] под названием «Синее и зеленое». Постер был просто огромный, Джеймс купил его вскоре после того, как увидел оригинал на стене в доме у Стинга, когда по телевидению показывали интервью с певцом. Соответственно, Джули называла его не иначе как «постер-талисман от Стинга».
Никто не заметил, как Джули вошла в комнату. Она уже направлялась к бутылке с джином, когда услышала, как Джеймс изрек:
— Не знаю, но что-то в этом есть, иногда кажется, что так бы и прыгнул в эту картину.
— Не вздумай, Джим, — осадила его Джули. — Еще разобьешь себе башку и упадешь прямо в камин. Подумай о том, что напишут в газетах: «Бывший поп-певец погиб при необъяснимом столкновении с дешевым постером».
Майкл улыбнулся и обнял ее, позаботившись о том, чтобы эта дружеская ласка не слишком затянулась, а потом представил ее Девушке с Яркой Помадой. Джеймс понуро побрел на кухню, которая, похоже, была единственным местом в доме, где он чувствовал себя в своей стихии. Потом все пили джин с тоником, и Джеймс изо всех сил старался сделать так, чтобы каждому было приятно. Поскольку Девушка с Яркой Помадой была в их компании новым лицом, именно на нее Джеймс обрушил всю мощь своего обаяния. Джеймс был хозяином гостеприимным. То, что с первого взгляда могло показаться саморекламой с целью произвести впечатление на хорошенькую незнакомку, на самом деле было искренней попыткой сделать так, чтобы Девушка с Яркой Помадой чувствовала себя как дома. Он задавал ей все полагающиеся вопросы:
— Чем вы занимаетесь?
— Преподаю медиаведение.[57]
— Где ты ее встретил, Майкл?
— На презентации одной новой книги.
— Могу я предложить вам еще бокал джина?
— Да.
Джули вежливо слушала, но в голове у нее вертелась мысль, что любого, кто произносит слово «медиаведение» без того, чтобы брезгливо сплюнуть, следовало бы отвести на кухню и засунуть головой в духовку. А кроме того, ей не нравилось платье Девушки с Яркой Помадой. Джули решила, что оно похоже на платья продавщиц из магазинов «Смит».[58]
К тому времени, как ужин был готов, Девушка с Яркой Помадой уже освоилась и расслабилась, в чем немалую роль сыграл четвертый бокал джина. Джеймс, довольный своими достижениями на ниве гостеприимства, пребывал в таком хорошем настроении, что позволил Джули самой выбрать компакт-диск с музыкой. Она выбрала «Май морнинг джэкет»[59] и добилась своего — всего после трех песен Джеймс поставил лучшие хиты группы «Полис».[60]
— А я недавно его видел, — сказал Майкл.
— Кого? — спросил Джеймс.
— Стинга.
— Вот как? — изумился Джеймс. — А он тебя знает?
— Он сказал, что помнит меня.
— Вот это да! — воскликнул Джеймс, впечатленный еще больше. — Вот видишь, какие-то слухи о группе ходят до сих пор. Мы еще живы в памяти людей определенного возраста.
— Какой группе?
— Нашей.
— Он запомнил меня по телепередаче «Ночное шоу», а не по нашей давней дурацкой затее. «Собака с тубой»… С ума можно сойти… — Майкл так скривился, произнося название группы, что Джеймс был обескуражен. Заметив это, Майкл поспешил добавить: — Господи, Джим, да я был всего лишь поганым бас- гитаристом. Вот тебя он, может, и узнал бы.
Повисла пауза, которую Девушка с Яркой Помадой заполнила, громко спросив:
— А вы что, вместе играли в одной группе?
Покидая группу «Собака с тубой», Майкл понятия не имел, чем собирается заниматься, но хорошо знал, что ему совсем не хочется вкалывать, чтобы сводить концы с концами, поэтому надо мыслить наперед и стараться поймать удачу за хвост. Один друг убедил его что-нибудь написать и познакомил с редактором отдела «Гардиан». Тот попросил написать для субботнего выпуска, каково музыканту пережить закат группы. Возможно, от него ждали слезливой и сентиментальной истории, полной нытья, обвинений и мрачной ругани. Однако вместо того он представил в газету забавный юмористический очерк, живой и яркий, в котором рассказывалось, до какой степени он был удивлен, когда громкий звук опять вошел в моду, и каково в тридцать два играть перед двумя тысячами японских подростков.
Последовали другие заказы, и он стал весьма популярен, даже несколько раз появился в телепередаче «Ночное шоу»: рассказывал о каком-то испанском фильме, об отстойной выставке британского искусства (в репортаже о ней его ударной фразой стало: «Если кто-то прибивает гвоздями к стене свои штаны и называет это произведение „Безногость“, то можно ли считать подобное искусством?») и о новых выпусках сериала «Госпиталь Холби-Сити». Он никогда не мнил себя настоящим журналистом, но не жалел времени на то, чтобы научиться писать, читая написанное теми, кто явно владеет словом, и пытаясь уяснить, что именно делает их хорошими журналистами. Он никогда не врал, никогда не преувеличивал важность того, о чем он говорил, и всегда давал именно тот материал, которого от него ждали.
Однако, когда ему перевалило за сорок — причем к этому возрасту у него сохранились почти все волосы, к тому же имелось несколько приличных костюмов и целых два дома: квартира в центре Лондона и коттедж в графстве Норфолк, — Майклу вдруг пришло в голову, что ему недостает в жизни чего-то более основательного. Например, семьи, или какого-нибудь занятия, которое стало бы для него делом жизни, или хотя бы системы ценностей, заставляющей расти над собой. У него испортился сон и в глубине души зародилось мучительное сомнение в себе. Поначалу он пытался его игнорировать. Заполнял ночи таким количеством секса, каким только мог, чтобы не стать грязным развратником или неврастеником. Он переспал с невероятным количеством женщин. Не так давно он целую неделю спал по очереди с двумя разными женщинами, которых считал малопривлекательными внешне и, главное, ужасно скучными. Он сам не мог объяснить, зачем это делает. Видимо, вторая должна была стирать из его памяти мысли о первой. Он заметил за самим собой, что прикасается к женскому телу с осторожностью не из нежности, а из любопытства. Едва ли не спрашивая себя, чем это он занимается? Вследствие всего этого он начал совершать поступки, которых, пожалуй, не следовало совершать. Например, предаваться плотским утехам с таким неестественным жаром и пылом, что какая-нибудь потрясенная женщина могла бы подать на него в суд, чтобы оградить себя от подобных посягательств запретительным приказом.
Девушка с Яркой Помадой была просто прелесть. Его тревожило только то, что это не имело для него того значения, какое должно иметь.
Не так давно Майкл решил, что ему следует проводить больше времени вне Лондона. Во-первых, чтобы вырваться из круга легкомысленных и беспечных девиц, с которыми он привык проводить время, болтая о всяческих пустяках и болтаясь по злачным местам, и, во-вторых, потому, что нет смысла иметь коттедж в Норфолке и никогда там не бывать. Он решил, что если действительно хочет изменить свою жизнь, то первое, что ему нужно сделать, это реже бывать в Лондоне.
