— Это чепуха.
— О, не надо лгать! — сказала Элли.
Эти слова прозвучали неожиданно резко на фоне предшествовавших им отвлеченных фраз, которыми они только что почти бездумно обменивались.
— Элли!
— Просто скажи мне правду. Давай говорить в открытую. Для меня сейчас слишком многое поставлено на карту, и я слишком сильно от тебя завишу, а потому мне нужно твердо знать, что будет. Ведь у меня в запасе всего лишь одна попытка.
— Неудачное сравнение…
— Иззи!
— Ну, не начинай снова, Элли, достаточно того, что мне только сейчас высказала Мойра. Господи, она заявила, что я в него влюблена.
— А ты влюблена?
— Нет! Боже, да что такое творится со всеми женщинами? Достаточно малейшего трения между тобой и парнем твоей лучшей подруги — и все вокруг начинают думать, что причина имеет сексуальную подоплеку. Черт бы побрал эту Мег Райан.[92]
— Так в чем же дело?
— Не знаю.
— Иззи.
— Ну, это прозвучит странно и тебе, скорее всего, не понравится, но, если уж тебе так хочется знать, я скажу: мне кажется, он мне не очень нравится, вот и все. То есть он мне не нравился. Но теперь мне нравится.
— Что? Сейчас, когда он лежит в коме?
— Нет, когда я увидела, насколько он нравится тебе.
— Да ладно уж, Иззи! Ты же чертовски хорошо знаешь, что в последнее время он мне не так уж сильно и нравился.
— Да, но ты его любишь.
— Ладно, продолжай.
— Я думаю, что со стороны он кажется… или казался… приятным внешне, беззаботным, в меру смешливым, очень любящим парнем, но лично я видела в нем самонадеянного, язвительного, несдержанного, упрямого, ярко разодетого, легкомысленного и вовсе не такого шикарного, как он сам думает, парня. Пусть ты его любишь, но это вовсе не значит, что я не вижу того, что вижу.
— Он действительно язвителен и несдержан, — согласилась Элли.
— Да уж знаю.
— Но я действительно его очень люблю и знаю, что он изменился… но внутри он не изменился, внутри он все тот же, что раньше. Он просто немного заблудился и чувствует себя потерянным.
— Это в тебе говорит любовь, Элли, я это хорошо понимаю. Черт возьми, я не такая тупая, чтобы считать, будто все остальные видят в Сэме то, что вижу я. Понимаю, что вся эта история с бесплодием не могла не сказаться на Габе. И чувствовать, как ты стареешь, тоже не так-то легко. Но знаешь, милая… все эти рассуждения на тему «он чувствует себя потерянным»… Ты ведь сама знаешь, что обычно думают, когда твоя знакомая, переспав с парнем, говорит, что он чувствует себя потерянным. Про такого все думают, что он неадекватный придурок.
— Так, значит, ты думаешь, что Габ неадекватен? — произнесла Элли, бросив взгляд на неподвижное тело Габриеля.
Она увидела бледную, безразличную ко всему плоть и прикрыла глаза, чтобы воскресить в памяти совсем другого Габа. Того, который мог двигаться и говорить. Того, который умел ее рассмешить. Того, который своими поцелуями помогал ей ощутить умиротворение.
— Это не то, что я о нем думаю сейчас, это лишь то, что я о нем думала в прошлом, причем по его же вине.
— Черт, Иззи, ты говоришь, словно какой-нибудь психотерапевт. Вообще-то, все это звучит не слишком убедительно. Ты объясняешь мне, почему он так неприятен тебе сейчас, хотя невзлюбила ты его с самого начала.
Иззи вздохнула. Ну почему все люди непременно хотят, чтобы вам нравился каждый, с кем они вас знакомят? Почему так трудно понять, что, если парень любит вашу подругу и вы любите вашу подругу, из этого вовсе не следует, что вы с этим парнем должны любить еще и друг друга? Скажите, к чему такие сложности?
И вообще, если бы он не оказался в коме, разве зашла бы обо всем этом речь? Иззи вдруг обнаружила — и это ее почти смутило, — что по-настоящему злится на Габриеля из-за его коматозного состояния. «Вот ублюдок!» — подумала она.
— Слушай, ты сама спросила, что я думаю, и вот что я тебе скажу: все это не имеет значения. Теперь я ничего к нему не испытываю. Все, что меня заботит, — ты и то, что тебе нужно. Честно.
Иззи обняла Элли, которая еще пару секунд сидела неподвижно, а потом произнесла:
— Нет.
— Что?
— Нет, я этого не хочу. Не хочу, чтобы ты это делала, не хочу, чтобы ты прикасалась к нему, испытывая подобные чувства. Я рада, что ты мне все рассказала, Иззи, но я не хочу, чтобы ты это делала. Это нечестно, и это не лучший способ забеременеть.
— Что ж, я с этим согласна.
— Изменить план, изменить план, изменить план, — твердила Элли, словно мантру, стараясь не дышать слишком часто.
— Слава богу! Но что ты придумала?
— Пока ничего, нужно попросить о помощи твою младшую сестру.
— О, она с удовольствием.
— Нет, удовольствия это ей не доставит, но и отвращения не вызовет, и энергетика в целом будет хорошая.
— Энергетика? Какая еще энергетика? Мы с тобой говорим о мастурбации для человека, лежащего в коме.
— Нет, мы говорим о зарождении новой жизни, а о мастурбации говоришь ты одна. Для всех остальных это уже пройденный этап.
— Ну, всем остальным-то не придется это делать.
— Тебе теперь тоже не придется.
— Прекрасно, — сказала Иззи. Поняв, что это прозвучало эгоистично и раздраженно, она быстро добавила: — Если, конечно, ты сама так хочешь, Элли. Ты же знаешь, я сделаю все, что смогу, и все, чего ты захочешь, лишь бы тебе помочь.
Элли только кивнула. Она хотела сказать: «Я не нуждаюсь в твоей помощи», или: «Нет, не сделаешь», или просто: «Отвали», но промолчала. Отчасти потому, что боялась разозлиться, отчасти потому, что устала и была так сильно смущена и накачана гормонами, что уже сомневалась, действительно ли она права, или ей только кажется. Но в основном она промолчала из-за того, что чувствовала себя очень одинокой, а если у вас есть друзья, которых вы иногда только терпите, или недолюбливаете, или попросту ненавидите, то они есть как раз для таких случаев, как этот. Просто так, про запас.
27
Христофор давно обнаружил, что чем больше знаний о мире у него накапливается, тем меньше они соотносятся с его представлениями о нем. С течением времени его представления о роде человеческом свелись к трем простым истинам. Во-первых, жизнь несправедлива. Во-вторых, помогать людям, когда это возможно, лучше, чем не помогать. И в-третьих, каждый нуждается хотя бы в небольшом количестве
