черные машины, кто такие эти люди с коротко остриженными волосами. Что рядом с ними делает профессор из Израиля?
Я сажусь в машину, попадая в мир, который до этого момента видел лишь в кино. Внутри — роскошный салон. Бар с разнообразными напитками, телевизор, доска для игры в го27, бархатные занавески на окнах. Тецуя сидит рядом с водителем. Сначала он сдержан и официален, но уже через несколько минут начинает улыбаться. Мои вопросы, его вопросы — кто, откуда и почему? Он старается не распространяться о себе и рассказывает в основном о жизни босса Окавы. «Мы, якудза, — говорит он, — и японцы-катаги не в ладах. Катаги ненавидят якудза, все без исключения».
Тецуя говорит, что боится японцев-катаги. Что ни разу в жизни не ездил на поезде, только на машинах и на самолетах. Мы болтаем, и я забываю о том, что я — расчувствовавшийся исследователь. Он забывает, что должен представлять якудза. Поездка по Токио длится долго, целый час. В конце поездки мы становимся настоящими приятелями, и он приглашает меня к себе домой на следующей неделе.
После долгой дороги по петляющим улочкам мы оказываемся перед домом босса Окавы. Жилой район верхушки среднего класса. Частные дома, участки, частные стоянки машин. Мы заезжаем на стоянку и спускаемся к входу в дом. Снимаем обувь; у входа стоит жена Окавы, приятная и вежливая. Прихожая, как и в тысячах других японских домов. Телохранителей не видно. Если они и есть, то они хорошо скрываются. Мы приглашены в гостиную, оформленную с элементами европейского стиля: кресла, высокий стол, диван, большое пианино. Кто на нем играет? На одной из стен — изображение павлина, освещенное разными переливающимися цветами с помощью встроенного электрического механизма.
Я нахожусь в доме одного из самых великих, могущественных, уважаемых и почитаемых боссов в мире якудза, босса Окавы.
Появляется молодая красивая девушка. Ее мне представляют как девятнадцатилетнюю дочь Окавы, Мицуко. Она учится в университете, изучает христианство и искусство Запада. Мицуко пристально рассматривает меня. Потом появляется еще одна дочка Окавы, Кейко, она немного младше Мицуко. Девушки зовут Тецуя «дядя Тецуя», и видно, что между ними есть близость и взаимная симпатия. Тецуя, как позднее рассказали мне, является одним из трех «наводящих ужас» якудза на востоке и севере страны, его боятся по всему Тохоку и Хоккайдо.
Здесь же он подает чай и скромно прислуживает.
Жена Окавы приносит нам закуски и напитки. Тецуя помогает ей, после чего они исчезают. Мы остаемся одни в комнате.
Я достаю диктофон, спрашиваю разрешения записывать разговор. Окава говорит: «Пожалуйста». Включаю диктофон. В течение шести последующих часов мы говорим. Время от времени Окава повышает голос и спрашивает что-то или просит что-нибудь, ему мгновенно отвечают жена или Тецуя. Они появляются тут же. Такое впечатление, что они постоянно сидят в ожидании вопроса или просьбы от Окавы.
Иногда это вопрос о дате, чьем-то имени или событии либо просьба принести еду, напитки, какой- нибудь документ, книгу или записи организации. Все появляется без промедления. Шесть часов я спрашиваю, а он говорит без перерыва. Вежливый, интеллигентный и в то же время резкий. Окава не пытается приукрашивать факты, не пытается изображать японского Робин Гуда или что-то вроде того. Он ничем не напоминает образы боссов, о которых я читал в книгах и газетах.
Иногда он просит отключить диктофон и меняет тему разговора. Он рассказывает мне, что родился в Корее, что во время великой войны сидел в тюрьме за грабеж, что нашел дом в якудза, что он любит Корею, своих дочерей, жену и многочисленных сыновей. Что он хочет уважать этот мир и что осознает, насколько это тяжело. Что он видит гангстеризацию якудза и обеспокоен этим и что ему нездоровится.
Я кореец, не японец. Мое настоящее имя Чонг. Приехал сюда ребенком из Кореи, с отцом, чтобы найти работу. Это были дни бедности и нужды. Моя семья жила в нищете. Тогда, в дни великой войны, корейцы являлись гражданами Японии, но царила дискриминация, как и сегодня. Было тяжело, и я начал водиться с хулиганами.
И вот мне все это надоело. Однажды нам стало совсем нечего есть. В моей жизни появляется кто-то. Он рассказывает, предлагает, организовывает, собирает, дает оружие, находит машину и водителя, убеждает. По ночам за городом мы учимся стрелять по дереву, пока оно не рассыпается изнутри. Однажды собираемся и едем, сердце бешено стучит. Дом на окраине города, бамбуковый забор, темно. Вот они — деньги, предметы искусства, красивые вещи. Момент радости, момент страха, бурлящая кровь. В руках оружие, впереди богатство и конец позору. И тут полиция! Звук глухого удара, кто-то падает с искаженным лицом, и его больше нет… Семь лет в тюрьме. Конец войны. Говорят, что американцы раздают оружие. Я меняю имя Чонг на Окава, японское имя…
Он рассказывал мне свою историю шесть часов. Мы устали. Когда мы закончили, он позвал Тецуя и сказал:
— Начнем с Сёба-вари. Покажи ему Сёба-вари. Сёба-вари — это церемония распределения мест на прилавках перед фестивалем мацури. Процесс аккуратного уравновешивания сил, наблюдая за которым многое понимаешь. Послезавтра будет церемония Сёба-вари в храме Хатиман рядом с городом Васэда. Поезжайте туда вдвоем.
Постепенно я представлю вас своим сыновьям кобун, моим ребятам, и другим боссам. Все произойдет постепенно, никогда не спешите. Посмотрим, как пойдут дела. Вы будете наблюдать за нами и ходить на встречи. Поезжайте домой к Тецуя и посмотрите, как он живет, у него славный малыш. Начните с этого, и посмотрим.
Вы из Израиля. Вы, евреи, должны понимать нас. Ведь мы такие же скитальцы и отверженные. Мы нашли свои способы зарабатывать себе на жизнь, свои способы снискать уважение и создали свой язык. Мы — такие же, как и вы, евреи, сэнсэй.
— Спасибо, — говорю я в конце этого длинного дня.
Мы оба устали.
— Я хочу изучать вас, быть с вами, наблюдать за вами, но, кроме этого, у меня есть одна просьба. Я хочу найти человека, который исчез. Он дорог мне, и я переживаю за него.
И я рассказываю ему историю Юки. Он выслушал и сказал:
— Как вы уже поняли, я обладаю силой здесь, в мире якудза. И тем не менее я не могу ничего обещать. Якудза — это мир исчезающих людей. Иногда по собственному желанию, иногда по другим причинам. Но я проверю, я постараюсь. Спокойной ночи.
В течение долгих часов последующих разговоров с ним — у него дома, в офисе семьи, в кафе и чайных, в изакая, в номия, на горячих источниках — Окава мне много чего рассказывал, будто не мог насытиться. Будто знал, что скоро умрет. Не насытился этими рассказами и я.
— Посмотрите Сёба-вари. Мацури — это душа Японии. Фестивали мацури продолжаются от одного- двух до десяти дней. И на них мы достойно зарабатываем. На небольшие мацури приходят сотни людей, на средней величины мацури приходят тысячи, на большие приходят десятки тысяч. Есть несколько мацури в Японии, на которые приходят миллионы. Это фестиваль Кобо Дайси в Кавасаки, например. Мацури — это достойный заработок, миллионы иен, которые не облагаются налогом. Что скажете? Может быть, хотите попробовать предсказывать будущее или продавать сладкий лед или жареных осьминогов? Поезжайте туда.
Я еду на фестиваль за два дня до его начала, к храму Хатиман недалеко от Университета Васеда, в котором я учился пятнадцать лет назад. Мрачные на вид якудза собираются во дворе храма, все курят. Кто же управляет этими людьми? В дальнем углу двора под деревом стоит стол, за которым сидят двое. Неподалеку находится беседка. В ней сидит человек в темных очках и в черном кимоно. Судя по всему, он пользуется большим авторитетом. По двум сторонам от него — молодчики, спешащие подать чай, поджечь сигарету или подать веер.
В воздухе ощутимо напряжение. Люди перешептываются, их взгляды направлены в сторону, как будто они кого-то ожидают.
— Что здесь происходит? — спрашиваю я Тецуя.
