Однако тот заметил ее уловку.
— Пейте свой шоколад и ешьте тосты, а иначе я сам все это вмиг проглочу, — сказал он, обращаясь к ней и детям.
За последнее время Абигайль и Фиц очень сблизились. Вчера вечером она в присутствии посторонних проявила несдержанность и поцеловала Фица в голову. Впрочем, она ни о чем не жалела.
Девушка тосковала по его ласкам и поцелуям и готова была многое отдать за них. Казалось бы, подобные желания должны смущать ее, однако Абигайль нисколько не стыдилась. Она была уже взрослой и отвечала за свои поступки.
Фиц — мужчина ее мечты. И даже если им двигало только желание заполучить ее деньги, она готова была на многое. Он осветил ее скучную безрадостную жизнь, и в глубине души Абигайль верила в искренность его чувств.
Встав, она подошла к столу, на котором стоял завтрак. Близнецы вскочили со своих мест и бросились ей на шею. Томми, понурив голову, уставился в свою тарелку. Дженни улыбалась так радостно, как будто с ее плеч упал тяжкий груз. Все-таки Абигайль было знакомо это чувство.
Потрепав малышей по головам и чмокнув в перемазанные джемом щечки, она наконец осмелилась взглянуть на Фица. Тот смотрел на нее с восхищением, намазывая тост маслом. Этот человек умел заниматься одновременно несколькими делами.
Абигайль усадила близнецов снова за стол, а затем устроилась между Томми и Дженни и выпила чашку горячего шоколада, которую ей налил Фиц.
— Я хочу знать, что произошло, — сказала она, обращаясь к старшим детям. — Но мне нужна только правда.
— Миссис Уэзерстон недолюбливает меня и Томми, — сообщила Дженни. — Когда мы начинаем рассказывать ей, как нам жилось с тобой, она велит замолчать и удалиться в свою комнату.
Абигайль кивнула. Она хорошо знала, что у ее братьев и сестер непокорный нрав. Они не будут терпеть, если им что-то не нравится.
Видя, что сестра не сердится, Томми и Дженни стали наперебой жаловаться на свою жизнь в доме опекунов. Постепенно из их сбивчивых рассказов Абигайль составила полное представление о том, что происходило в семье Уэзерстонов.
Миссис Уэзерстон желала иметь детей только потому, что так заведено. А ее муж не проявлял никакого интереса к родительским обязанностям. Абигайль понимала, что ни суд, ни душеприказчик ее отца не станут учитывать свидетельства детей. Их кормили, содержали в тепле, одевали и обували.
Они были лишены только одного — любви. На глаза Абигайль навернулись слезы.
— Этот скупердяй сказал, что мы больше никогда не будем праздновать дни рождения, — подал голос Джереми, присоединяясь к жалобам брата и сестры.
— Он ударил Томми! — с негодованием воскликнула трехлетняя Сисси.
У Абигайль упало сердце. Она взглянула на Фица, который все это время хранил молчание.
— Я отослал горничную леди Белден и карету назад в Лондон, — промолвил он. — Уэзерстоны наверняка подумают, что вы увезли детей в дом маркизы, а оттуда отправились в свою усадьбу. Я купил места в почтовом фаэтоне, на котором мы сможем уехать отсюда в другом направлении. Нам нужно найти такое место, где Уэзерстоны не найдут нас.
— Да, это здравая мысль, — согласилась Абигайль. — Но где же отыскать такое?
— В моем поместье, разумеется, — пожав плечами, ответил Фиц. — Предложение руки и сердца остается в силе. Позже мы поговорим на эту тему, хорошо?
Брак с заядлым игроком? С человеком, которого какие-то неизвестные забрасывают камнями за неведомые грехи и посылают загадочные записки?
Абигайль понимала, что если сейчас согласится поехать с Фицем в поместье, то это неминуемо закончится свадьбой. Иначе она окончательно погубит свою репутацию, и тогда уже душеприказчик ни за что не отдаст ей детей.
Можно ли во всем положиться на графа? Был ли он честным человеком? Абигайль вверяла сейчас в его руки свою судьбу и судьбу детей.
Девушка посмотрела на малышей, а затем вновь перевела взгляд на того, кто постепенно претворял сказку о прекрасном принце в жизнь, и кивнула, принимая его предложение переехать в его поместье.
Глава 27
Фиц скакал верхом на лошади, арендованной в конюшнях Бартона, рядом с ярко-желтым почтовым фаэтоном, в котором ехала Абигайль с детьми. Он вынужден был заплатить по шиллингу за каждую милю пути, и теперь в уме подсчитывал, в какую сумму ему обошлось это путешествие, а также сколько репы и на скольких акрах земли можно было бы посеять на эти деньги.
Накануне отъезда Фиц послал одного из своих приятелей в Лондон за Пенни и нянькой. Монтегю и Атертон должны были вручить маркизе записку со словами благодарности и извинений. Фиц был уверен, что леди Драконша так это дело не оставит и он еще услышит о ней. Может быть, именно поэтому и старался забить свою голову расчетами посевных площадей репы, стараясь не думать о последствиях своего шага.
Вскоре на горизонте замаячили очертания усадьбы. Это было родовое гнездо графов Дэнкрофт — Уикершем. Фиц намеревался официально вступить во владение родовым имением, заняв полагающееся ему место в ряду своих одиозных предков.
Нельзя было сказать, что он питал нежные чувства к огромному усадебному дому и обширным угодьям. Его никогда не тянуло сюда. Фиц выпорхнул из гнезда в семнадцать лет и старался не оглядываться назад. Тем не менее, в душе он гордился величественным усадебным домом, крыша которого, впрочем, давно прохудилась и грозила обрушиться на голову нового владельца.
Ему хотелось, чтобы Абигайль здесь понравилось, хотя не знал, какие сюрпризы ждали их здесь. Может быть, комнаты кишели клопами, а кухня — тараканами?
Стараясь отогнать неприятные мысли, Фиц принялся подсчитывать в уме будущие расходы. Одна гинея в год пойдет на жалованье слуге. Может быть, они смогут обойтись услугами дворецкого Байбли и не станут нанимать лакеев? Шесть фунтов ежегодно нужно будет платить горничным. Или, может быть, они потребуют жалованья в девять фунтов, если им придется пить чай с сахаром за свой счет?
Впрочем, Фиц не знал, сколько все это стоит. Тем не менее, сумма расходов быстро росла. Внезапно громкий взволнованный крик Томми, сидевшего на верхней площадке фаэтона, вывел Фица из задумчивости. Он огляделся вокруг и увидел простирающиеся вплоть до горизонта поля, заросшие сорной травой. Открывшийся взору вид, должно быть, поразил мальчика.
Усадьба скрылась за холмом, а в стороне показалась полоска леса и лента реки. Неожиданно из кустов в небо с жалобными криком поднялся перепел, напуганный мчащимися по дороге лошадьми. В затянутом зеленой ряской пруду плавали утки, по полю в сторону леса бежала лань, ища укрытия от неведомой опасности. Фиц видел разбегающихся зайцев, напуганных грохотом колес фаэтона.
Взрослые смотрели на поместье как на непочатый край работы. А для детей оно было настоящим раем, полным увлекательных приключений.
За поворотом дороги вновь показалась усадьба. Теперь она была совсем близко. Фиц взглянул на Абигайль. Он хотел видеть, какое впечатление произвел на нее дом с колоннадой, окруженный тисами. На лице девушки отразились чувства, похожие на благоговение и страх.
Фицу хотелось успокоить ее, сказать, что этот дом является памятником человеческой глупости и нерачительности, и поэтому не надо бояться его. Когда же начался финансовый и моральный крах графского рода Уикерли? Может быть, именно тогда, когда на покупку известняка и мрамора для этого величественного здания было истрачено целое состояние?
Как бы Фиц теперь ни старался, он не смог бы восстановить эту усадьбу в прежнем великолепии.
Когда фаэтон остановился у парадного крыльца, поражавшего своей грандиозностью, Фиц заплатил кучеру и объяснил, как проехать к конюшням, хотя знал, что вряд ли там найдется хотя бы горсть овса для
