целый склад допотопных папок, из которых торчали края пожелтевшей бумаги. У окна стоял видавший виды письменный стол, где с трудом умещались два мощных компьютера с двумя мониторами, двумя клавиатурами, двумя парами колонок, сканером и лазерным принтером. У стола, в потертом кресле, одетый в чистую пижаму неподвижно сидел Эфрен: точеное восковое лицо, обрамленное длинными седыми волосами, взгляд устремлен на дождь за окном.
Поколебавшись, Альваро присел на скамейку подле старика.
– Не правда ли странно, что людям нашего возраста приходится привыкать ко всей этой технике? – Гость указал на занимавшие стол компьютеры. – Я вот притащил из Рима свой ноутбук. Он остался в машине. – Эфрен не глядел на гостя, и тот продолжал болтать, чтобы преодолеть неловкость. – Я сюда приехал прямо из аэропорта, как только арендовал машину; учитывая обстоятельства, вы должны простить мне столь ранний визит. Я решил действовать без промедления. Отсюда мне предстоит отправиться в родительский дом… Не знаю, как там сейчас, после стольких-то лет, хотя за домом приглядывают люди из специального агентства. О том, чтобы его продать, я даже не задумывался. Мой дядя, вероятно, говорил вам обо мне… На самом деле я даже не знаю, насколько близко вы были знакомы… Ох, я же не представился. Альваро Тертулли, племянник кардинала Гесперио Тертулли… Глупость какая! Ваша соседка сказала, что вы меня ждали.
На минуту Альваро замолчал, но старик по-прежнему не двигался, и римскому гостю пришлось продолжить свою речь.
– Хотя из письма ясно следует, что вам известно, где находится книга, дядя никогда вас не упоминал. Я не знал даже, что в Севилье есть еще один человек, посвященный в тайну, еще один хранитель. А из письма можно заключить, что на протяжении пятидесяти лет вы были именно хранителем… Неусыпный страж, надзирающий за тем, чтобы пятеро учеников моего дяди тщательно исполняли свои обязанности. Можете представить, как я удивился, когда узнал о вашем существовании.
– Поверьте, я не ставлю под сомнение ваши слова, мне вполне достаточно упоминания Рукописи Бога; никто, кроме дяди, не знал этой истории в таких подробностях. Сам я узнал правду от Руэ, когда мне было двадцать пять лет; я как раз заканчивал учебу на факультете политики и права, ждал рукоположения, и кардинал вызвал меня в Ватикан в надежде, что я пойду по дипломатической части. Тогда он и рассказал мне о миссии исключительной важности, связавшей его с этим городом. Вот почему позавчера, когда я получил ваше письмо… В общем, я приехал сразу, как только смог.
Эфрен впервые взглянул на своего гостя.
Но по-прежнему не проявлял никакого интереса к разговору.
– Вы пишете о пяти чемоданах, которые нужно разыскать до конца года, иначе может случиться большая беда. О том, что я должен встретиться с пятью перечисленными вами хранителями, не предупреждая их заранее ни по телефону, ни иным способом. Но я, признаться, не совсем понимаю… Видите ли, дядя предупреждал меня, что такое может случиться, что один из пяти захочет встретиться со мной, и я должен быть готов к этой встрече. Даже в прошлом году, уже при смерти он все время напоминал о долге, который перешел ко мне по наследству.
Болтовня Альваро, судя по всему, утомила Эфрена. Недовольно поморщившись, он взял со стола дискету и одной рукой ловко засунул ее в дисковод компьютера. На мгновение задержав руку с татуировкой в виде причудливой пентаграммы над системным блоком, старик нажал кнопку, и на экране тотчас же появился символ Windows. Подведя курсор к значку проводника, Эфрен выбрал папку под названием «Пять хранителей». Затем при помощи правой кнопки мыши он скопировал файлы, выбрал диск А, перенес их на дискету, вытащил ее из дисковода и протянул Альваро.
Тот долго вертел дискету в руках, не решаясь убрать в карман, словно опасался ее содержимого и неведомых сил, которые оно может разбудить.
– Полагаю, здесь я найду все нужные сведения и адреса… Как я уже сказал, мне довелось услышать об этом много лет назад. Откровенно говоря, я был далек от всего этого… Мне всегда казалось, что, какой бы страшной угроза ни была изначально, со временем она рассеялась и стала легендой. Вот почему мне нелегко принять новую миссию. – Старик по-прежнему не выражал ни малейшего интереса к собеседнику, но Альваро давно мечтал выговориться и теперь не мог остановиться. – Знаете, мой дядя пользовался огромным влиянием при Святом престоле и надеялся, что я пойду по его стопам. Но это не для меня. Я веду ночную программу на радио Ватикана, рассказываю о новых фильмах, книгах, дисках… Этому я посвятил всю свою жизнь. Как вы догадываетесь, дядю это не слишком радовало. Но он всегда любил меня как родного сына… Он – это вся моя семья. Я знаю, как сильно разочаровал его, и не хочу оплошать в этом новом деле… И я очень рассчитываю на вашу помощь.
Вместо ответа Эфрен отвернулся к окну и снова принялся смотреть на дождь. Казалось, что вся его жизнь проходит в безмолвном созерцании уличной суеты.
Перед тем как уйти, Альваро осторожно коснулся плеча Эфрена, но старик не ответил на его прощание.
Алеха уже успела лечь и теперь спала, разметав по подушке мокрые волосы. Глядя на ее голые плечи, священник понял, что впереди его подстерегает немало опасностей самого разного рода.
3
Ривен поднялся ни свет ни заря, с трудом стряхнув тяжелую, мутную полудрему. Выяснить, сколько он проспал, не представлялось возможным, поскольку часы пришлось продать.
Он голым стоял посреди комнаты: внушительные мускулы, метр восемьдесят ростом, длинные волосы, трехдневная щетина, выразительные тонкие черты лица, слишком красивые для обыкновенного парковщика, – и поспешно осматривал свои пожитки. Две пары ботинок, три рубашки цвета хаки и темно- зеленая шинель, купленная по случаю на блошином рынке. Две пары сильно ношенных джинсов и три майки с длинным рукавом, которые можно надевать под рубашку для тепла. Складной нож с широким лезвием длиной в семнадцать сантиметров, с которым он не расставался уже много лет, маленькая отвертка, чтобы разбирать его, чинить и смазывать. И горстка мелочи в качестве основного капитала.
Ривен усмехнулся: на дворе было двадцать шестое декабря двухтысячного года, и за окном все еще шел дождь. На обед в сочельник у него был бутерброд с колбасой и банка пива, а на рождественский ужин рыбные консервы.
Набросив шинель вместо халата, Ривен прошел по узкому коридору в грязную ванную, единственную на всем этаже, наскоро принял душ и вернулся в свою комнату.
На пороге его окликнула старуха, хозяйка пансиона на улице Капитана Вигераса.
– Собираешься остаться еще на ночь? – спросила она, не скрывая презрения.
– А как же. Вы да я. Вместе навсегда.
– Сукин ты сын.
Вернувшись к себе, Ривен неспешно оделся.
Ему не нужно было выглядывать в окно, чтобы убедиться, что на улице дождь, и не требовалось подсчитывать мелочь в кармане, чтобы понять: ее не хватит на чашку кофе, сигареты и плату за комнату, чтобы не спать в подъезде… А еще он знал, что не будет предпринимать никаких усилий, чтобы исправить положение, по крайней мере, сегодня. Ни деньги, ни крыша над головой все равно его не спасли бы.
Ривен не знал, сколько ему лет… Полагал, что около сорока. С тех пор как он повзрослел, прошло очень много времени, а до старости оставалось всего ничего. Хотя, быть может, он уже умер. И попал в ад. А как иначе назвать его нынешнее житье?
4
Ривен прятался от дождя под деревом.
Парковка, за которую он отвечал, находилась у перекрестка в конце улицы Капитана Вигераса, напротив Центра хирургии. То была его территория, и он не задумываясь пустил бы в ход нож, чтобы защитить ее от самозванцев, вздумавших вымогать у водителей деньги за час на переполненной стоянке. Если Ривен исчезал на несколько дней, а это случалось, когда подворачивалась еще менее достойная, но более прибыльная работенка, ему приходилось вступать в нешуточную схватку с каким-нибудь наркоманом, вздумавшим занять хлебное место. Природа не наградила Ривена предпринимательским талантом: он был слишком горд, чтобы махать подъезжающим машинам или привлекать к себе внимание громкими криками; он встречал автомобилистов с выражением лица, которое должно было означать: «Если тебе что-то надо,
