— Ты был там? — спросил я.
— Нет, но я пытался. Меня поймала полиция и спустила вниз с горы. Мой гуру сказал, что, если бы я встретил его там, он дал бы мне магический эликсир бессмертия.
Маленькая группа, слушавшая наш разговор, постепенно разбрелась. Мы остались вдвоем, глядя на плывущую по небу луну. Картуш рассказал мне еще несколько потрясающих историй о собственных приключениях в Индии. Насколько я помню, тогда я был очарован тем, что называлось «оккультизмом», мечтал встретиться с настоящими шаманами и магами. Я верил в их существование, но все же нуждался в доказательствах, хотел отыскать старинные манускрипты, в которых содержались бы тайные знания, мантры и заклинания.
Однако, на самом деле, все это было лишь внешним слоем моих желаний. В глубине я отчаянно желал найти ответы на свои «опросы. Вопросы о смысле жизни, о смерти, жизни после смерти, Истине и многих других, не столь ясно сформулированных вещах, которые не давали мне покоя с тех пор, как я впервые попробовал психоделики. В Америке я не смог найти себе Дона Хуана*, который бы вел меня по Пути, и потому читал все подряд: Упанишады, Веданту, книги по теософии. Прочитав их, я понял лишь одно: ответы на свои вопросы я смогу найти в Индии.
— Не стоит попусту тратить время на поездку в Гоа, чтобы потусоваться там с хиппи. В Индии есть настоящие мастера, которые учат Пути и помогают найти и понять свою истинную природу. Первая вещь, которую тебе надо узнать прежде чем ты начнешь поиск, это то, что никакого поиска не нужно, ты уже там, куда надеешься прийти, но, чтобы обнаружить это, требуется время. Поэтому, помня об этом, отправляйся на поиски, — сказал Картуш.
— Откуда же мне начать? — спросил я.
— Эй, просветление — вовсе не то, что требует особого времени и места. Возможность трансформировать сознание есть прямо здесь и сейчас. Но я все же дам тебе пару адресов, — ответил он.
Картуш нарисовал санскритскую букву Ом сверху одной из страничек моего дневника, объяснив, что этот символ принесет мне удачу в поисках. Затем он написал названия некоторых храмов и святых мест, а также имена нескольких настоящих гуру. Он объяснил, какие из храмов посвящены Богине Матери, какие — Шиве, и какие — синекожему богу Кришне. Картуш кратко рассказал о мастерстве различных Учителей и их требованиях, включая Сатья Саи Бабу, который помнил свои прошлые жизни и мог материали-зовывать предметы прямо из воздуха, а затем написал мне имена и адреса нескольких садху дав им попутную характеристику.
Последним он написал имя садху, живущего в Раджастане.
— Хари Пури Баба следит за современностью больше остальных, — заметил Картуш. — Он говорит по-английски, а мой баба нет. Я обучался у гуру традиционным способом, на хинди и санскрите. Однако, говорят, что Хари Пури Баба -«гьяни», знающий. Будто он умеет читать мир как книгу, — Картуш засмеялся. — Может, ты предпочтешь следовать Пути на родном языке. Вот бы они все говорили по-английски, верно?
Временами мой новый друг мог быть очень саркастичным. Ему было трудно скрывать пренебрежение по отношению к англо-американской культуре. Картуш был духовным Че Геварой даже в большей степени, чем я в то время понимал. Он ясно дал мне понять, что для того, чтобы пережить настоящие ощущения, придется стать индусом до мозга костей, и предложил сразу же по приезду в Бомбей купить «Универсальный самоучитель хинди».
ГЛАВА 2
Сжимая в руке дневник и паспорт, закинув на плечо маленькую турецкую расшитую сумку, в которой лежали все остальные мои пожитки, я сошел по трапу в новый мир, мощь которого сразу же поразила меня до глубины души. Я никогда не видел такого количества людей на таком маленьком пространстве. Меня окружали цвета, которых я раньше даже представить себе не мог. Вокруг были необычные запахи, необычные звуки. Посвсюду кипела беспрерывная деятельность. Я застыл с открытым ртом, пытаясь понять, куда мне идти. Вот бы нырнуть безрассудно в круговерть цветов!
Однако вместо этого мне пришлось медленно пробираться сквозь плотную толпу мужчин в белых тюрбанах, белых рубашках и штанах, мимо женщин, одетых в сари всех цветов и фасонов, ведущих под руки своих молодых застенчивых сестер или несущих на руках голопузых младенцев. Простояв в длинной очереди на паспортный, а затем таможенный контроль, я вырвался на улицу и был сразу окружен подозрительными личностями, одновременно кричащими: «Велорикша!», «Дешевый отель!», «Такси!», «Деньги, поменяю деньги!», «Гашиш!», «Гадаю по руке»», «Дешевые билеты!», «Лучший портной»», и, наконец, «Он исполнит любое ваше желание».
Я взглянул на карточку, которую протягивал мне обладатель последнего предложения. На ней был запечатлен неряшливый мужчина с короткой белой бородой, одетый в длинную белую рубашку.
— Баба, — сказал человек прежде, чем остальные претенденты на мое внимание оттолкнули его в сторону.
— Баба, — повторил я самому себе.
Мне понравилось, как звучит это слово. В нем было очарование примитивного ритма. Несмотря на то, что я не очень понимал, что оно значит, само его звучание отзывалось во мне. Похоже на французское «папа»[2], но мягче, глубже и в то же время сильнее. Я знал о Мехер Баба, чья обаятельная улыбка была запечетлена в песне «Don't Worry, Be Happy», видел изображения бородатого Мус-тан Баба на постерах, которые висели на стенах Хайт-Эшбури в середине шестидесятых, и читал о нестареющем Бабаджи в «Автобиографии йоги-на» Парамахансы Йогананды. Фотография, которая так и осталась у меня руке, пока казалась мне талисманом и знаком судьбы одновременно.
Я поменял последние двадцать долларов на рупии и, чтобы растянуть столь жалкую сумму, стал путешествовать автостопом, пешком и даже зайцем на поездах, откуда меня пару раз вышвыривали кондукторы. Я спал в храмах и ашрамах, на полу железнодорожных станций и ел все, что мне предлагали. Я посещал святые места, исторические памятники и города, забирался в горы и джунгли. Однако из всего увиденного больше всего меня удивляли обычные люди, их открытость, гостеприимство, любопытство и щедрость. Я начал любить эту землю и людей, которые здесь жили.
Я познал эйфорию полной свободы, ощущение неограниченных возможностей. Воображение превращало меня то в цыгана, то в арабского сарацина, то в махараджу. Довольно скоро я сменил тесные туфли на шлепанцы с загнутыми носами, брюки на полосатые широкие штаны, а рубашки на длинную сорочку «куртас», подол которой доставал до колена. Я стал завязывать свои длинные светлые волосы в пучок Время шло и мои одежные фантазии стали постепенно превращаться в реальность, я сменил шлепанцы на сандалии, а затем вовсе начал ходить босиком. Штаны уступили местному варианту саронга «лунгис», на голове появился легкий тюрбан для защиты от палящих лучей солнца, жара заставила меня снять сорочку, и я стал ходить с обнаженным торсом.
Индия стала воплощением мечты, сном наяву, убедительнейшим фильмом, рожденным душами людей. Это была хорошая мечта, наполнявшая меня счастьем узнавания. Все, что я здесь видел, отличалось от обычного образа жизни дома, но я знал, что здесь так все и должно быть. Именно это узнавание смягчало безумное разнообразие здешних красок, звуков и лиц.
Как только я приехал в Индию, я тут же признал ее, как с первого взгляда признают кровного родственника. Где-то глубоко внутри меня уже жили образы, соответствовавшие увиденному здесь. Позднее я понял, что они были рождены картинами, которые рисовали путешественники-европейцы, приезжавшие на Восток в девятнадцатом веке. Например, это куполообразное строение, — я уже видел его на картине художника Деламана. Это «дарга», усыпальница суфийского святого. Бродя по маленьким улочкам мусульманского квартала, я искал водоноса, зная, что никогда не выпью воды, которую он продает, иначе не избежать дизентерии. Но все же я хотел бы его повстречать.
Моя мечта о Востоке подкармливались этими и другими образами, уже добрую сотню лет
