том, как сохранить свои покупки. Мимо проносились, почти задевая меня, машины, свет их фар слепил глаза. Казалось, что они вот-вот сорвут меня с подножки. Я сильно дрожал. Кондуктор все еще был далеко. Так я проехал три остановки по пути, ведущему к лавке Абу-Ибрагима.
Трамвай останавливался. Люди входили и выходили. Я тоже сходил, а затем опять хватался за поручни. Трамвай возобновлял свое движение, а я повисал на подножке, и опять гвозди моих башмаков впивались мне в ноги… В одном из окон трамвая я заметил человека, который напомнил мне юношу, выступавшего однажды на тайном собрании и призывавшего нас к борьбе за свои права. Один товарищ дал мне большую книгу. Я вчитывался в нее, чтобы понять мысли, к которым тянулось мое сердце. Я воскресил в себе те огромные чувства, которые охватили меня после ухода с собрания. Я шел тогда в густой тьме по грязной дороге с книгой подмышкой, а всем существом был с ними, с товарищами. Трамвай опять остановился. Большинство людей сошло, вагон опустел, так что виснуть на подножке было бесполезно. Теперь кондуктор не мог не заметить меня. Он, конечно, не замедлил бы подойти, повторяя хорошо известные слова:
— Юноша, твой билет?..
Между этим бесспорным фактом и моей любовью к редиске и яичнице возник конфликт, так как не надо забывать, что у меня в кармане осталось всего лишь пять курушей.
Я смотрел на уходящий громыхающий трамвай, который вскоре исчез за поворотом. Он исчез, а я остался. Дождь лил по-прежнему. Злые духи внутри меня ревели, гвозди башмаков впивались мне в ноги. Я оглянулся направо, потом налево и побежал, желая как можно скорее добраться до лавки Абу-Ибрагима, где лежала красная редиска с застывшими капельками воды, до моей комнатушки, до вкусной яичницы…
Я чувствовал, как мое тело сковывает усталость. Ведь я был на ногах весь день. По приказу хозяина я носил к нему домой различные покупки и вручал их его отвратительной жене, видимо, прошедшей специальный курс обучения самой отборной брани, потом я подметал лавку, убирал ее, перетаскивал тюки из правого угла в левый, а из левого — в правый, носил товары из склада в лавку, перевозил их на ручной тележке из порта на склад. И весь день я слушал грубые язвительные слова хозяина. Он издевался надо мной…
Я бежал и думал о том, что мне следовало бы жениться, но для этого опять… нужны деньги. Меня охватила глубокая печаль, которая переходила в ненависть и злобу, когда я вспоминал, что три моих товарища были ранены полицейскими во время происходившей днем демонстрации…
Мои ноги устали и окоченели от холода, в них впивались гвозди промокших башмаков. Дождь становился все сильнее и сильнее.
Он заставлял меня бежать, скрываться за дверьми домов, перепрыгивать лужи. Я уже ни на что не обращал внимания: ни на ветер, ни на потоки воды, ни на стужу, ни на гвозди моей отяжелевшей разбитой обуви. Но вдруг я заметил перед собой огромную лужу, которую нельзя было обойти. Собрав все свои силы, я прыгнул… и упал.
Я поднялся на ноги, промокший до нитки, обессиленный, с разбитыми коленями. Мое тело ныло, мне казалось, будто я прошел сквозь снег, который напоминал мечи, разившие меня со всех сторон…
Но, несмотря ни на что, я шел очень быстро. Я уже не думал укрываться от дождя. Злые духи голода гнали меня, они разрывали на части мой желудок. Постепенно во мне исчезли всякие чувства и мысли — мне хотелось только одного: удовлетворить алчные желания этих злых духов. Признаюсь даже, что, заметив в темном переулке целующихся юношу и девушку, я не обратил на них ровно никакого внимания…
В это время дождь полил как из ведра, ветер устрашающе заревел, играя мною, точно былинкой. Послышались раскаты грома, а я все бежал, падал, поднимался, прыгал, метался по дороге, стараясь избегать ям, наполненных водой, бросался в темноту, натыкался на камни, покуда не достиг знакомого переулка и не очутился перед лавкой Абу-Ибрагима. Я дал ему оставшиеся у меня пять курушей и получил пучок большой красной редиски. Схватив редиску, я помчался дальше…
Наконец я открыл дверь и вошел в свою комнату, зажег керосиновую лампу, достал из-за пазухи лепешку, положил ее на стол, затем опустил руку в карман, чтобы достать яйца, за которые уплатил целых три франка, и…
И я выдернул руку из кармана, как будто меня укусила змея. Мои пальцы были измазаны липким и вязким желтком, который медленно, капля за каплей, падал на пол…
Я почувствовал, как огонь охватил все мое существо, как злые духи зарокотали в моем желудке, и боль, сильная, резкая боль схватила мою голову в тиски, а три франка закрутились под потолком моей комнаты…
Со страшной быстротой я набросился на лепешку, разорвал ее, как дикий зверь, и вонзился в нее зубами. Затем точно так же я расправился с редиской, проглотив ее вместе с кожурой и зелеными листьями…
Потом я улегся на деревянную кровать. Голова моя раскалывалась от боли, гнева и злобы… Тысячи картин теснились в моем воображении, я переворачивался с одного бока на другой… Мне мерещилось, что я улетаю в высь, вновь опускаюсь на землю, бегаю среди животных, в грязи и темноте, накалываюсь на шипы, падаю под натиском бури…
Но вот передо мной там… вдалеке показался яркий свет… К нему тянутся изо всех уголков земли миллионы рабов, голодных и угнетенных. И эти люди поют, и громко звучат их могучие голоса на широком светлом просторе…
Бредущие в ночи
Перевод Д. Юсупова
Мы осторожно пробирались по опушке леса. Сухие листья шелестели под ногами. Легкий ветерок шевелил ветви деревьев. Приглушенный шорох листьев казался ропотом возмущенных людей перед окнами дворца угнетателя-тирана.
Нас было четверо. У каждого за пазухой был спрятан сверток. Оглядываясь по сторонам, мы пробирались по лесу, словно мыши, остерегающиеся страшного кота. Нас преследовали. Каждую минуту мы могли очутиться в темной и сырой тюрьме…
— Подходим к дороге, — тихо произнес один из товарищей, показывая на проникающий сквозь деревья свет уличных фонарей.
Из леса мы выходили поодиночке, потом сошлись все вместе. Мы держались непринужденно, шутили, смеялись. Глядя со стороны, можно было подумать, что веселая компания возвращается с пирушки. По большой дороге всегда нужно идти смело, не оглядываясь, чтобы не привлекать к себе внимания.
Навстречу нам шел какой-то человек. Сердито взглянув на нашу компанию, он покачал головой и насмешливо улыбнулся, приняв нас за подвыпивших гуляк. Затем взгляд прохожего устремился вперед. Эта встреча нас подбодрила: введя в заблуждение прохожего, мы могли провести и преследователей. Но мы понимали, что нам не следовало чрезмерно увлекаться. Если хотя бы одна из драгоценных пачек, спрятанных у нас за пазухой, упала на землю и рассыпалась, мы попали бы в тюрьму.
Перед нами расстилалась широкая, длинная улица. Электрические фонари вытянулись прямой линией вдоль тротуаров, освещая ярким светом черное полотно дороги. Высоко в небе кралась луна, то выглядывая из-за облаков, то скрываясь за ними. Вдали, в конце улицы, сверкали разноцветные огни большого города.
С нами был один студент, человек незаурядной воли. Профессора провалили его на последних экзаменах. Всю дорогу он рассказывал нам анекдоты. Вдруг сзади послышался подозрительный шум. Я обернулся и увидел силуэты двух догонявших нас мужчин. И хотя анекдот, который рассказывал студент, был достаточно избитым, я громко рассмеялся, стараясь привлечь внимание товарищей. Я достиг своей цели. Мои друзья поняли, что значил мой странный смех, и приготовились встретить опасность с нужным спокойствием. Незнакомцы шли по противоположной стороне улицы, отделенной от нас узеньким сквером.
