По дороге к концу

знание — сила, по дороге в школу.
Звери пали ниц. Лес утих.
От камней изнутри затошнило.
Ночью мне снилось, что я верю в Бога.

КОЛЫБЕЛЬНАЯ

Я лег спать трезвым и не мог уснуть.
Когда я все же провалился в сон, дом загудел,
и я с кем-то сражался.
Не до утра:
когда я проснулся, была еще ночь.
Благословения не было и следа.

К МОЕЙ СТАРОСТИ

Если я проживу еще какое-то время, я стану стариком.
Безнадежность растет,
но чаще, чем прежде,
меня просят почитать
для образовательных учреждений
вступления, лекции, приветствия,
собственные произведения.
На моей козлиной шее болтается слишком
широкий воротник незапятнанной рубашки,
на ней, поверх — галстук в полосочку.
Лицо мое — маска из свиной кожи.
Иногда, если собрание по обоюдному согласию
проводится в саду университетского городка,
то я единственный, кому холодно
и кто дрожит в безвкусном новом дорогом
темно-синем костюме, сшитом на заказ:
огонек во мне лишь теплится.
Девочка записывает каждое слово, а когда я говорю:
вот этот и этот, по-моему, великие поэты,
то она пишет четким и разборчивым почерком:
«Этот и тот — великие поэты».
А когда я слышу собственный голос, отправленный
Смертью обратно ко мне,
мне хочется заорать, что все это не имеет значения, если
они мертвы,
и что я хочу домой.
Но кто поймет.
Внезапно ветер утихает, и надо всем нависает тень,
И я дрожу от страха, но за кого или из-за чего, боже мой?

ПРИЗНАНИЕ

Прежде чем я уйду в Ночь, что вечно пылает бессветием,
я хочу еще последний раз сказать:
Я никогда ничего иного не искал,
кроме Тебя, кроме Тебя, кроме Тебя одного.

В ТВОИХ РУКАХ

Никто не может сказать когда и как.
Может, с поднятым бокалом,
когда, фыркая и тяжело дыша, он пытается что-то
объяснить
сквозь бушующий прибой смеха.
Вдруг голос срывается на писк приглушенный
и пустая рука лапает бедное сердце,
в котором теперь торчит нож Божий.
Вспышка: грустная игрушка, грустный снег
и грустный свет фонаря. Больше ничего.
Вот так, вот и конец.
«Как жил, так и умер».

ПРАЗДНИК ВСЕХ СКОРБЯЩИХ

После того, как мы посидели у того и у этого,
мы пошли еще выпить, сам знаешь куда.
Этот, как его, был там тоже и пел псалом
о безымянной Могиле вечности.

ДА ЗДРАВСТВУЮТ НАШИ МОРЯКИ

В поезде по дороге домой я ищу забвения в пиве,
но то, что должно, неминуемо:
уже на второй остановке он входит, нежный матрос,
с упрямыми ягодицами,
скромный, но грубый. С ушками. Темно-русый.
Когда я стану богат, он будет ходить со мной в город и пить, что хочет:
«это моя кровь».
И любую красивую проститутку, какую он захочет, я оплачу:
«это мое тело».
Я бы с большим удовольствием поприсутствовал, милый,