— Он же был в гитлерюгенде, — сказала Зельда Ландис. — Чего от него ждать?
— Зельда, — остановил ее Боб Ландис.
— В гитлерюгенде состояли все, — сказал Эрнст.
— Вы хотите сказать все, за исключением тех, кто погиб в газовых камерах, — сказал Хортон.
— Норман, — сказала Салли, — Норман, ну, пожалуйста…
— Те, кто примкнул к нацистам ради привилегий, теперь — ради того же — вступили в СЕПГ, — сказал Эрнст. — Всего-то и нужно было отколоть значок гитлерюгенда и приколоть значок ССНМ.
— От ваших слов разит антикоммунизмом.
— Как-никак вы были членом гитлерюгенда. Вот так-то.
— Но…
— Будь вы сыном рабочего, в Восточной Германии вам дали бы стипендию, вы же не станете этого отрицать. Но вы не желаете учиться тому, что требуется обществу. Значит, вы, как я понимаю, исповедуете полную свободу личности?
— Как сказать, я…
— Для Гитлера свобода личности была священна.
Улыбки, улыбки вокруг.
— Таких, как он, надо расстреливать, — сказала Чарна Грейвс.
— Отвечайте, Эрнст, не отвиливайте. Ведь вы хотели бы, чтобы Восточную Германию «освободили»?
— Я хотел бы, чтобы Германия была свободной, но…
— Не трудитесь объяснять. Все и так ясно.
— Они, как прежде, устраивают грандиозные парады, — кипятился Эрнст. — Они, как прежде, ходят в форме. Тогда мы маршировали во славу Гитлера, теперь во славу…
— Во славу мира, — сказал Хортон.
— Мира. — Эрнст затряс кулаком перед носом Хортона. — Если я еще раз услышу это слово, я закричу.
— Не вижу смысла продолжать дискуссию, — сказал Хортон.
Между Эрнстом и Хортоном встал Норман.
— Как вы смеете судить об этом парне с кондачка? — сказал он.
— Вы тот самый Норман Прайс? — спросил Хортон.
Норман кивнул.
— Интересно, что подумал бы ваш отец, если бы увидел, как вы заступаетесь за этого нацистика…
— А я думаю, Хортон, что вы — изувер. И меня от вас тошнит.
— Теперь мы знаем, на какой он стороне, — сказал Бадд Грейвс.
— Вот как? — Боб Ландис еле ворочал языком. — И на какой?
— Если вы не в состоянии оспорить доводы оппонента, вы, точно недоросль, пускаете в ход брань, — сказал Хортон. — Вы выпили…
— Вот это самое здравое из высказанных до сих пор суждений, — сказал Боб Ландис. — Так что предлагаю добавить.
— Норман, — попросила Белла, — ну, пожалуйста..
— Послушайте, — сказал Норман, — вы все — мои друзья…
— Для меня — это новость, — сказал Бадд Грейвс.
— …но, к сожалению, должен сказать, что вы — все до одного — меня разочаровали. За этот вечер чего только я об Эрнсте не наслушался — россказней из вторых, из третьих рук. По большей части небылиц. Да, он состоял в гитлерюгенде, как и все. Он несет всякую чушь, что есть, то есть, но разве хоть один из вас взял на себя труд обойтись с ним по-человечески?
— Мы единодушно, — объявил Боб Ландис, — единодушно решили, что твой приятель просто-таки Пол Джонс[83] нашего времени.
— Может, он и впрямь гад, — сказал Норман. — Как знать. Но я хотя бы готов взять на себя труд выяснить — так ли это.
— Теперь, когда возговорил Билли Грэм, — сказал Бадд Грейвс, — я…
— Послушайте, — сказал Норман, — чуть не всем нам пришлось много через что пройти дома. Так вот, не показались ли вам знакомыми хортоновские приемы допроса?
— Это уж слишком, — сказал Хортон. — Вы что, обвиняете меня в маккартизме?
— Вот именно. В силу утверждений такого рода, — сказал Норман. — Вы переворачиваете мои слова, как вам угодно.
— Ты что, хочешь, чтобы мы миловались с нацистами? — сказал Бадд Грейвс. — Так тебя надо понимать?
— Нет, — сказал Норман. — Но я хочу, чтобы вы перестали молиться на коммунистов. И если мне отвратительны такие процессы, как процесс Розенбергов, то не менее отвратительны и такие, как процесс Сланского[84].
— Весьма разоблачительное высказывание, — сказал Хортон.
— Возможно, и так.
— Извините, — сказал Хортон. — Я на минутку отлучусь. Если что-то упущу, потом расскажете.
— Хортону досталось от охотников за ведьмами, — сказал Бадд Грейвс, — и это надо понимать. Как ты мог…
— Какого черта, — сказал Норман. — Что толку?
— Норман, не кипятись. — Боб Ландис хлопнул его по спине. — Ну что ты так завелся.
Но тут в комнату ворвался Хортон и схватил Нормана за шиворот.
— Вы, вы…
Норман стряхнул его.
— Эту мерзость на зеркале в туалете написали вы?
Вот черт, подумал Норман. Напрочь забыл.
— Извините, — сказал он упавшим голосом. — Это шутка.
— Шутка? Агент ФБР. По-вашему, это смешно? — Хортон торжествовал. — Он написал на зеркале: «КОЛИН ХОРТОН РАБОТАЕТ НА ФБР».
Боб Ландис грохнул хохотом, но Зельда пнула его по ноге, и он притих.
— Норман, — сказала Джои, — что за детские выходки, как ты мог?
— Сколько тебе, ты говоришь, лет? — спросил Бадд Грейвс.
— Будет тебе, Бадд, — вступился Боб Ландис. — Вечно ты цепляешься к Норману.
Норман отступил на шаг, размахнулся и, что есть силы, врезал Хортону, тот рухнул.
Норман нагнулся за упавшими на пол очками.
— Черт-те что, — сказал он. — Вообще-то я не даю рукам волю. — Он порывался поднять Хортона, но тот отпихнул его.
— Извините, — сказал Норман.
Все отшатнулись от него. Норман повез Эрнста и Салли домой.
— Извините, Эрнст. Мои друзья вели себя безобразно.
— Тебе не в чем себя винить, — сказала Салли.
— Есть, знаешь ли, есть в чем. Я что хочу сказать… Идем ко мне, выпьем на сон грядущий.
Норман, не разбавляя, разлил виски по бокалам — всё молча. Ему было и горько, и стыдно.
— Все произошло так быстро, — сказал он.
Салли — от огорчения она не находила себе места, грудь у нее вздымалась — ходила взад-вперед по комнате. Дойдя до камина, она сняла с полки фотографию Ники. На фотографии Ники кормил голубей на Трафальгарской площади.
— Это твой брат? — спросила она.
— Да. — Норман обратился к Эрнсту: — Я хотел бы помочь вам.
— Я развел вас с друзьями. Мне очень жаль.
— Возможно, мне удастся добыть для вас какую-нибудь переводческую работу. Посмотрим.
