— Я уважаю его. У него хорошие мозги, когда он удосуживается их включить, и доброе сердце. Он не нытик. Это не значит, что я не вижу его недостатки. Я знаю, что он медлителен и беспечно растрачивает свой талант.
— О, тут мне есть что сказать, хотя ты все равно сделаешь по-своему. — Мик распрямился, расправил затекшие плечи. Невозможно отремонтировать мужчину, как старую трубу или дыру в крыше. Ты берешь его таким, как есть, Мэри Бренна, или не берешь вовсе.
Бренна нахмурилась.
— Не обязательно ремонтировать, можно просто повернуть в правильном направлении.
— Правильном для кого? — Мик похлопал дочь по плечу. — Дорогая, нельзя менять что-то одно, потому что нарушится равновесие и вся конструкция рухнет. Тебе ли не знать?
Даже если Бренна, появившись у задней двери кухни в разгар обеденной смены, хотела бы произвести неизгладимое впечатление, вряд ли у нее получилось бы лучше. Она была облеплена грязью от сапог до кепки и такая вонючая, что у Шона заслезились глаза. Даже на расстоянии.
— Матерь Божья, чем ты занималась?
— Канализацией, — бодро объявила она. — Самое жуткое мы вычистили и слили.
— Мне почему-то кажется, вы не все слили.
— Ну, по крайней мерс, мы сделали все, что от нас зависело, чтобы по двору миссис Даффи можно было пройти, остальное ерунда. Но мы умираем с голоду.
Шон предупреждающе поднял руку.
— Послушай, О'Тул, если ты решила, что можешь войти сюда в таком виде, остановись и подумай.
— Я не вхожу. Я пообещала отцу принести сэндвичи, и мы бы не отказались от пары бутылок пива.
— Я сказал, выйди и закрой дверь.
— Вот еще. — Желая поддразнить его, Бренна прислонилась к косяку. — Здесь я никому не помешаю. Давай что не жалко, мы неразборчивые.
— Я вижу. — Шон отставил тарелки, на которые раскладывал заказы, достал хлеб и мясо, и Бренна с удовольствием заметила, что парень шевелится гораздо быстрее, чем обычно.
— Там еще часа на два работы, а потом у меня кое-какие дела.
— Я надеюсь, одно из них — полная санобработка.
— Не сомневайся. Похоже, буря не нанесла ущерб вашему бизнесу.
— Полдеревни ошивается здесь с утра до вечера. Люди тянутся друг к другу и рады сменить обстановку. — Шон не поскупился на мясо и сыр. — Музыка играет почти все время, и телевизор заработал, когда мы запустили генератор. Слава богу, транслируют разные матчи, так что никто не скучает.
— А у нас и часа не было свободного с тех пор, как начался шторм.
— Жду не дождусь, когда он закончится. Почти неделю не видел ни солнца, ни звезд. Тим Райли говорит, что скоро буря утихнет.
Бренна болтала о погоде, работе и разных пустяках ровно так, как могла бы болтать с любым своим знакомым, но ей безумно нравилось трепаться с Шоном. Так было всегда, и она удивилась, почему так мало ценила в прошлом то, что сейчас кажется сокровищем.
— Ну, прав Тим или ошибается, я подумывала добрести до Эльфийского холма. Попозже. Скажем, после полуночи.
— Дверь для тебя всегда открыта, но я был бы премного благодарен, если бы ты сначала отчистила сапоги. — Шон сложил сэндвичи в пакет, добавил пару пакетиков чипсов и две бутылки «Харпа» и отрицательно покачал головой, когда Бренна полезла в карман за деньгами. — Нет! За счет заведения. Я не возьму ни одной монеты, побывавшей в этих карманах.
— Спасибо. — Бренна взяла пакет, подбоченилась. — Неужели ты не хочешь меня поцеловать?
— Не хочу. Но я все возмещу тебе позже.
— Не забудь. — С ухмылкой, которая в других обстоятельствах могла бы сойти за кокетливую, Бренна удалилась, не потрудившись закрыть за собой дверь. Шону пришлось это сделать самому.
Бренна сдержала слово и распахнула дверь коттеджа ровно в полночь, и сразу поняла, что Шон еще не вернулся с работы. Ничего страшного. Она любила побыть здесь в одиночестве, любила тишину и уют этого дома.
Она стянула сапоги у самой двери, как часто делал Шон, и в носках прошлась по кухне и гостиной, зажигая свечи и масляные лампы, так как электричество еще не восстановили. И все это время она втайне надеялась, что покажется Красавица Гвен.
Разве это не самое идеальное время для призрака? Ночная буря с дождем и ветром, маленький коттедж, освещенный свечами и мерцающим в каминах живым огнем.
— Я знаю, что вы рядом, и здесь никого нет, кроме меня, — тихо сказала Бренна и прислушалась, но воздух остался неподвижным, и ни звука, кроме потрескивания огня и завывания ветра. — Я хочу, чтобы вы знали, я все время думаю о ваших словах, о тех, что вы сказали в первый раз. Его сердце в его песне. И я слушала. Надеюсь, что я поступила правильно.
И снова тишина, и никакого ответа.
— Хорошая же вы помощница.
Бренна раздраженно затопала наверх. «Ну, и ладно, — решила она. — Обойдусь как-нибудь без потусторонних явлений и указаний. Сама справлюсь. У меня есть мужчина, которого я хочу удержать. А если цель определена, остается лишь позаботиться о мелочах».
Разведя огонь в камине спальни, Бренна подложила побольше торфяных брикетов, чтобы огонь не угас до утра, зажгла пару свечей и плюхнулась на кровать, подоткнув под спину подушки. И настроилась ждать.
И не заметила, как заснула. Сказалась усталость после тяжелого рабочего дня.
Ни дождя, ни ветра. Ночное небо усыпано яркими звездами, рубиновыми, сапфировыми, желтовато- оранжевыми. Полная луна плывет высоко в небе, заливая серебряным светом спокойное, как озеро, море.
Ритмично хлопают крылья белого коня. Всадник, весь в серебре, сидит в седле гордо и уверенно. Грива темных волос развевается за его спиной, как мантия.
— Не богатство, не титул, даже не бессмертие хотела она от меня.
Бренна не удивилась, что летит над Ирландией на крылатом коне вместе с принцем эльфов.
— А что же?
— Обещания, клятвы, слова, исходящие из сердца. Почему некоторым так трудно произнести «я люблю тебя»?
— Наверное, потому, что, произнеся эти слова, становишься беззащитным.
Он повернул голову, взглянул на нее печальными глазами.
— Да, я согласен, для этого требуется храбрость. Не так ли, Мэри Бренна О'Тул?
— Безрассудная храбрость.
— Почему любовь превращает нас в глупцов?
Конь помчался к земле с такой скоростью, что сердце Бренны бешено заколотилось. От восторга, не страха.
Она увидела свет, мерцающий за оконным стеклом, коттедж, тенью маячивший на волшебном холме.
Из-под копыт, ударившихся о землю, посыпались искры.
— Какое простое место для столь драматичных событий, — прошептал Кэррик. — А эта хрупкая садовая калитка… Но для меня она — крепостная стена. Я не могу войти в нее, как когда-то.
— Она гуляет по скалам, ваша любовь.
— Да, мне говорили, но и там мы не можем видеть друг друга, даже если стоим совсем рядом. — Не печаль теперь светилась в его глазах, а глубокое горе и боль страстного, но неосуществимого желания. — Иногда я чувствую ее там, улавливаю аромат ее волос или кожи. Однако ни разу за три сотни лет я не смог ни увидеть, ни коснуться ее, ни открыть ей свои чувства.
