— Потому милая, что и оленья кровь — не водица. Вся наша жизнь замешана на крови. Куда не кинь свой взор прекрасный — везде кровь. Она, по сути, рекой везде льется.
Серебров поднялся, вновь налил себе и Алине водки. Быстро опрокинул в рот свою рюмку, крякнул, но не стал закусывать. Опять прилег на диван.
— Я себе позволил взять отгул. Вчера, в воскресенье, допоздна совещались, потом глава района, как водится, устроил солидный мальчишник. Он ловкач на угощения. Старая, назаровская закалка.
Алина вначале не поняла, что значит «Назаровская», молчала, не зная как на это отреагировать, потом до нее дошло. «Он же говорит, имея виду бывшего губернатора Чукотки Назарова».
— Вот золотые времена были! — продолжал рассказывать Серебров, растянувшись на диване. — Выпивали, спорили, мотались по всей Чукотке, ни днем, ни ночью не знали покоя. Разруха была жуткая. Денег всегда на нуле. Всё через него. Теперь тоже через него, губернатора, но денег навалом. Трать — не хочу. Несчётно и вволю. Такая экономика. Но дырок не заткнутых тьма.
Ты говоришь город расцвел, а знаешь какую уйму денег всё это стоит? Чтобы покрасить дом, один дом, альпинисты из Москвы берут миллион, наши такой же дом красят за триста тысяч. И так во всём. Турки — строители с нас три шкуры снимают. Космические цены. Но делают хорошо. Привозим учителя вшивого, ни бум, бум о Чукотке и в три раза ему больше платим, чем тутошнему, куда лучшему, куда опытному. И так по всем специалистам. А их тысячи завозятся, вот и посчитай во что выливается. Между прочим, и твоя зарплата не снится местным девочкам.
«Вот и спи со своими кривоногими, раскоряками» — хотела выпалить Алина, но только нежно и понимающе улыбнулась.
— Твой монолог прекрасен!
Алина выпорхнула из-за стола, сбросила на диван простыню, прилегла к Сереброву, стала целовать в губы, просунула руку между его ног.
Он быстро возбудился и тяжело перевалился на девушку.
Через некоторое время они еще выпили по фужеру шампанского. Вино еще было холодным и приятно освежало во рту и животе.
Потом Серебров проглотил пару рюмок водки. Ах, какая настала телесная, душевная и прочая раскрепощенность!
— Слушай, — неожиданно спохватился Серебров. — Нас же вчера потчевали каким-то заморским плодом Я один прихватил, он где-то в холодильнике. Я и забыл о нём.
Он соскочил с дивана, открыл холодильник, порылся в пакетах и вытащил алый, точно светящийся загадочный плод.
— Каково, он весь просвечивается. Ты потрогай, КАКОЙ ОН ЛЁГКИЙ, ТОЧНО ВОЗДУШНЫЙ, НО КАКАЯ В НЁМ ЭНЕРГИЯ!
Серебров предал в руки Алины восхитивший его плод. Она приняла его бережно, как берут в руки новорожденного. Плод, действительно, светился. Он был прозрачен и сквозь алую оболочку, алую внутренность просвечивалась сердцевина плода — светящаяся точка. Он был легким, холодным — всё — таки находился долгое время в холодильнике — но из него лилась энергия, которая не возбуждала, а умиротворяла человека.
— Давай попробуем, — азартно спросил Алину Серебров.
— Жалко, — ответила девушка. — Я такого раньше не видела.
— Тем более, значит надо попробовать.
Он взял со стола нож, и на тарелочке разрезал плод на две части. Потом каждую часть еще пополам.
— Под водочку, думаю, самое то, — беря в руку четвертинку плода сказал Серебров. Он был возбужден, весел, энергичен и излучал жизнерадостность.
Содержимое рюмки, исчезло под усами, туда же последовала и часть плода.
Алина тоже взяла рюмку с водкой, но ни водку, ни плод не хотелось загружать в себя. Именно загружать, точно они имели невероятно большие размеры. Она всё-таки пересилила себя, выпила и закусила плодом. Рот обволокло прохладой и только. Она ожидала большего, огня какого-то, свечения внутри. Но ничего не произошло. Тогда они выпили еще по рюмке и съели по четвертинке плода.
Серебряков как-то сразу протрезвел и опять почувствовал в душе тревогу. «Наверное, влип я по самые уши, с этой охотой. Продадут, заложат, заложат, сволочи!» — подумал он. Уж больно много было тех, кто его хотел бы продать.
Он умело «провальсировал», как он сам выражался между двумя губернаторами. При прежнем начальнике Чукотки он занимал высокий пост, потом был направлен в один из районов главой администрации, и при новом руководители округа, вернулся в то же высокое кресло, что занимал прежде. Круг его карьеры замкнулся. Но нынешний виток и почетнее и выгоднее. Он говорил о том, что достигнут новый рубеж, что среди немногих так называемых «бывших», кого новая команда, нового губернатора вышвырнула за борт корабля власти, он удержался на палубе, включен в состав команды и может рассчитывать на хорошие дивиденды.
Эта история с охотой может для него кончиться плохо. «Распоясался» — вдруг откровенно, резко подумал он о себе. И удивился этому.
Закрыв глаза, он будто дремал. Но всем существом прислушивался к себе, к биению сердца, току крови по венам и артериям. Было такое ощущение, что в нём стало что-то происходить. «Охота — это чепуха, отмажусь!» — решительно заключил он про себя и медленно погрузился в сон.
Заснула и Алевтина. Её загорело молодое тело было красиво на белых простынях. Одна нога выпрямлена, вторая, — правая, слегка согнута в коленке, всё тело чуть склонено на правый бок. Голова запрокинута, грудь, живот, всё оголено, лишь небольшая часть межножья прикрыта углом простыни. Она дышала ровно, здорово, казалось, что счастливо.
Серебров тоже лежал на правом боку, лицом к спинке дивана. Его взлохмаченная, крупная голова занимала большое место на валике дивана. Чёрная с проседью борода выделялась и от русых волос на голове, и на фоне белых простыней. Он посапывал тревожно и болезненно, точно переживал какую-то неприятную историю.
В действительности, ему снилась охота на оленей, только почему-то не в чукотской тундре, а где-то в жаркой азиатской степи. Он бежал наперерез большому стаду животных. Их гнали загонщики, голоса людские слышались далеко за песчаными барханами. Но это были странные голоса, отрывистые, по орлиному клекочущие. Нет, вовсе не чукотские, к чему он привык — протяжные, вибрирующие мягко. Он задыхался от пыли, которую несло от песка, пытался откашляться, но не мог. И вот они, рогатые красавцы, уже близко, их достанет пуля, выпущенная из любого оружия. Он вскидывает свой карабин, целится, Но олени скрываются за барханами, и он не успевает выстрелить. Раздосадованный поднимается с колена, и тут его окружают всадники. От их разгоряченных лошадей пахнет потом. Кони косятся на него огромными возбужденными глазами, жуют металлические уздечки, из уголков их ртов спадает пена. Всадники в чалмах, халатах («это мусульмане, а не чукчи»), с плетками в руках. Их человек десять и они гарцуют на конях вокруг него, ничего не говоря, лишь с ухмылкой наблюдая за ним. Он кинулся бежать, не зная куда именно. Страшно ему не было, почему-то он чувствовал, что ни люди, ни кони не сделают ему вреда. Жалко было, что ушли олени, что он так и не застрелил ни одного. Бежал какое-то время по песку, ноги проседали в него по ступню, и от жары кружилась голова. Потом под ногами оказалась твердая почка, редкая пожухлая трава. Бежать стало легче, но всё равно он двигался медленно — усталость охватила всё тело. И еще — не хватало воздуха, он задыхался. Вот вынырнула из-за песков машина, старенький, серого цвета седан. Он закричал, замахал отчаянно руками, чтобы остановились и взяли его. Но машина промчалась мимо. Хотя он чувствовал, что его видели, просто не взяли. И такое его охватило отчаяние, что заныло в левом боку. Он сел у дороги, обхватил голову руками. Вокруг была пустыня, всадники и олени куда-то исчезли. Было жарко от палящего солнца, пахло пылью древних дорог Азии.
Сереброва разбудил Андрей — уборщик и смотритель за бассейном.
— Что случилось? — недовольно засопел Серебров.
— Ваша секретарша звонила. Говорит, что вас разыскивает сам губернатор.
— Хорошо, иди. Позвони ей и скажи, что через несколько минут я буду на работе. Отдохнуть не дадут, — с напускной раздраженностью заключил он.
