разобраться с перерасходом денежных средств, некомпетентным руководством компанией.» Эта? — свернув газету, спросил Нукитин.
— Эта! Эта! — с улыбкой ответил Новуцкий.
— Не понимаю, чему вы улыбаетесь, вы, можно сказать, заложили всю свою компанию, а это у нас, у россиян, не очень-то одобряется.
— Почему заложил? Сообщил правду.
— Позвонили б, сообщили б высшему руководству нашему.
— Вы отлично знаете, что звонили и говорили, но ни ответа, ни привета.
— Честно скажу, я бы вас турнул из компании, за такие дела, за такие информации в прессе.
— Если турнете, от перерасхода в нашей компании не будет?
— При чём тут перерасход? Воруют везде, но пишут об это не совсем везде.
— Вы меня воспитывать приехали, или разбираться с положением дел в компании? — спросил Новуцкий.
— Я высказываю свое мнение. Государство тогда держится, когда в нём порядок. Так и в компании. Она тогда нормально работает, когда в ней порядок.
— Порядок и воровство, как известно несовместны.
— Вижу вас, не переубедить. Так что вы хотите сказать?
Всем своим видом Нукитин давал понять, что обо всём, что будет сказано, он давно знает, что это его вовсе не интересует, и приехал он сюда совсем с другой целью.
— Говорю, видимо в пустую, но всё-таки скажу. Другие работники компании, думаю, дополнят меня и перед вами предстанет картина полного разорения. Начну с того, что из тридцати журналистов, известных, высоких профессионалов, осталось работать в компании только пять человек. Остальные ушли — были созданы невыносимые условия работы. Бугров и Честнухин делали всё, чтобы талантливые люди ушли из компании. Им важно было безраздельно управлять всем, подчинить всё себе, особенно финансы. Сейчас в компании на пять работающих журналистов шесть заместителей, которые только сидят в своих кабинетах, получают хорошую зарплату, но не в состоянии написать хотя бы строчку, не говоря об информации или передачи.
— Все ушли, почему ж вы не ушли? — неожиданно спросил Нукитин Новуцкого, и в глазах его застыла презрительная усмешка.
— И не уйду. Я привык процессы, какие б они тягостные ни были наблюдать до конца. А конец будет. Вечного в этом мире ничего нет. Завершится и этот черный для компании период. Рано или поздно эти господа на воровстве и попадутся. После вашего прикрытия они вообще почувствуют вою безнаказанность и…
Но Новуцкий не договорил, Нукитин решительно и смело перебил его.
— Не ваше дело! Пусть что хотят, то и творят. Не нравится — скатертью дорога. Я бы давно…
— Кишка тонка! — вскочив с места, вспылил Новуцкий, — Мне более с вам не о чем говорить.
— Мне тоже, — крикнул Нукитин, вслед выходившему из кабинета журналисту.
«Дерьмо!» — про себя, почти одновременно, проговорил каждый друг о друге. Один в тесном, маленьком кабинете, отхлебывая крепкий кофе с коньяком, другой уже идя по длинному, пустому коридору телестудии, засовывая в рот фруктовую жвачку, почему-то чуть не давясь от смеха.
Коллегам по работе, которые расспрашивали Новуцкого о результатах встречи с представителем из Москвы, он коротко и зло отвечал:
— Дерьмо! Противно, но понюхать надо, чтобы иметь представление каково мнение о нас у бл. ской Москвы.
Пока журналисты, технические работники, другие работники компании, шли в кабинет и рассказывали о том, негативном, что творилось в коллективе, Бугров и Честнухин неустанно переговаривались по телефону. Честнухин мотался на машине по городским магазинам в поисках красной икры и дорогих сувениров из моржового клыка. К тому же ему необходимо было, по поручению, всё того же Бугрова, найти пять тысяч долларов, заказать столик в самом дорогом ресторане «Баклан», найти еще двух симпатичных девушек. Москвич должен иметь выбор по женской линии.
Честнухин то и дело звонил по мобильнику Бугрову и сокрушался насчет дороговизны изделий из моржового клыка.
— Вот упряжка, в магазине «Престиж», больше пяти кусков стоит. Подавиться можно! Нам таких никто не дарит.
— Бери! — рычал повелительным тоном Бугров. — Потом всё вернем с лихвой. Главное — это в седле удержаться. Учти, у меня люди все слушают, что в кабинете москвичу говорят, так самое плохое говорят о тебе. Так что вертись.
— Холопы всегда барев поливают грязью, но от этого ничего не меняется, — отвечал тот.
— Гляди, как бы из князи, да в грязи не сковырнулся…
— Ты тоже не раскрывай рот. Случай чего, я тебя за собой непременно потащу. В грязи будем вместе.
— Потому я и говорю, что не скупись, надо им рот заткнуть.
Честнухин не понял, кого имел ввиду Бугров говоря о том, что нужно им заткнуть рот. Это следовало отнести и к представителям московской комиссии и к ходокам-журналистам?
«Давно надо было выкорчевать всю эту мразь! Горлопаны! Дерьмо писучее!» — костерил про себя всех своих подчиненных Честнухин.
Перед каждым человеком рано или поздно возникает необходимость, чтобы покинуть собственный Содом — внутреннее городище греха, — подумал я взирая на происходящее в здании местного телецентра.
И вот, что удивило меня. Люди, которые шли с жалобами на существующую в коллективе несправедливость, тяжелую моральную, нравственную атмосферу, менее всего думали о личной выгоде. Они желали добра всем, конечно, в том числе и себе. Те же, кто пытался замести следы воровства, незаконных выплат, получения премий, командировочных, завышенных окладов, думали только о себе. Каждый из них готов был продать другого, лишь бы самому остаться у хлебного места.
Мне жалко было этих ходоков к начальству из Москвы. Столичный раб вел себя по барски в далекой провинции. Жалкое это и страшное зрелище.
Поздно вечером, закончив прием сотрудников телерадиокомпании, Нукитин позволил Бугрову и Честнухину сопроводить себя в ресторан «Баклан». Благо, что располагалось это заведение всего в десяти метрах от здания телецентра.
Пили, закусывали, обсуждали тяжелый, рабочий день. Потешались над теми, кто приходил в кабинет и пытался всё рассказать о происходящем в творческом коллективе.
— Я их с полного маху мордой об стол! У меня опыт! Постарался сделать так, чтобы каждый, кто приходил жаловаться на вас, почувствовал себя сволочью. Вот так мужики! Это ценить нужно. Причём, как договорились, в валюте. Справку я напишу хорошую. Всё будет в полном окее. Свою тетку я тоже настропалю на нужный лад. Растрату у вас мы не найдем. Всё будет хорошо. Проведёте собрание, пришлете бумаги в Москву, что коллектив успокоился и рвется в творческом порыве к работе. Но сами вы, потом, особо не зарывайтесь. Вы согласны?! А куда вам деваться.
Нукитин был в отличном настроении. Пачка стодолларовых купюр уже лежала в его боковом кармане. Завтра, с утра он отбудет в родную столицу. В поездке пробыл чуть более двух суток и сорвал такой куш.
«Мразь, подобную этим двум мужикам, нужно везде держать и доить, доить их! — думал Нукитин, наливаясь коньячной хмелью. — Буду теперь ежегодно стричь их. Паситесь серые барашки, плодите денежку для пастушка».
В два ночи Нукитина привезли на машине в гостиницу. К нему в номер пытались прорваться две милых чукчаночки, которые сопровождали его с Бугровым и Честнухиным, но он решительно всем сказал «Нет!».
— Я должен крепко отдохнуть перед трудным перелетом! — заявил он и удалился в номер.
