мальчишек считает авторитетом.
— Вставай и снимай штаны, нечего раздумывать, раньше надо было думать, — бесстрастно произнес дядя. Лицо его как-то странно подергивалось, глаза блестели, словно в предвкушении чего-то очень приятного.
Конечно, уважение к влиятельному родственнику, или, что уж там говорить, страх, не позволяло Арсению взбунтоваться открыто. Но мозг его лихорадочно искал варианты, как не допустить позорной и унизительной расправы. В каком-то липком ступоре Арсений медленно теребил свой ремень. В мозгу стучало: «Что же делать? Что делать?»
Наконец он решился, быстро вскочил со стула и попытался проскочить мимо дяди из комнаты, но это ему не удалось — Михаил Павлович тут же среагировал и цепко схватил его за плечо, потом одним ударом повалил на кровать, стянул штаны и, о ужас, мастерски хлестнул его.
Пряжка ремня обожгла кожу… Это было не столько больно, сколько ужасно обидно… Такого унижения он еще никогда не испытывал. Арсений мельком взглянул на красное лицо своего мучителя. Тот вошел в раж и наносил один удар за другим с какой-то сардонической улыбкой. В голову Арсения закралась жуткая, крамольная мысль, что дяде, пожалуй, эта процедура доставляла какое-то ненормальное удовольствие. И в тот же момент он с еще большим ужасом понял, что действительно есть в этом беспредельном унижении что-то неуловимо сладостное. По потной спине бегали мурашки, он вцепился в угол подушки, стиснув зубы, ждал очередного удара, и вдруг заметил, что внутри его что-то откликалось на эти издевательства, по телу разливалась какая-то теплота и расслабленность. Удары продолжали сыпаться, ремень свистел в воздухе.
— Ненавижу, мерзкий дядька, все расскажу маме! — кричал Арсений, задыхаясь от слез.
— Не расскажешь, — вдруг с какой-то спокойной силой и уверенностью сказал дядя. — Разве тебе не будет стыдно? Пусть это останется нашим маленьким секретом. — И продолжал с чувством хлестать его.
Наконец он закончил. Мальчик медленно встал с кровати, путаясь в брюках, поплелся в ванную, где его тут же вырвало.
Весь вечер он проплакал втайне от мамы. Он не знал, что ему делать, как жить дальше. Казалось бы, что переживать из-за такой ерунды, но он чувствовал, что мир непоправимо пошатнулся, он стал ощущать себя иначе, каким-то другим, сломленным. Из него как будто вынули какую-то важную пружинку. Каждый раз, когда он вспоминал о Михаиле Павловиче, ему хотелось реветь, такое чувство ненависти переполняло его.
В следующий раз он решил сказаться больным и уговорил мать отменить занятие, но бесконечно болеть было нельзя. И через две недели дядя опять появился на пороге их дома — почему-то именно французский мать считала пропуском в успешный мир и в этом вопросе была несгибаема…
В тот день урок он не выучил специально. Его удивляло, что дядя ничего не говорил матери. Как будто хотел победить его волю в одиночку, не прибегая к посторонней помощи, хотя учителя в школе с удовольствием жаловались родителям на малейший проступок.
Все повторилось. Дядя опять спросил урок и, не получив ответа, долго бил его с жестокостью и удовольствием.
Годы спустя Арсений вспоминал, что же между ними тогда происходило, и не мог дать ответа, не мог придумать этому какое-то конкретное название… Да ведь формально и не происходило ничего запретного или преступного — просто дядя воспитывал мальчика, может быть, излишне жестоко. На тот момент все еще было в рамках приличий. Ну, наказал и наказал, бывает… Арсений сжимал зубы, терпел, тихо шептал слова ненависти, которые приносили ему какое-то облегчение, стараясь заглушить предательский голос еще чего-то, неведомого и непонятного.
Так или иначе, со временем он перестал бунтовать, незаметно для самого себя погрузился во французский и даже стал получать некоторое удовольствие от занятий языком, узнавания новых певучих слов…
Дядя много рассказывал ему об истории Франции, ее известных деятелях, политиках, писателях, философах, пытался приучать его к французской литературе. Арсений увлекся Гюго, Бальзаком, Мопассаном…
Однажды дядя принес ему какую-то засаленную книжку в темной обложке без названия.
— Что это?
— Это маркиз де Сад. Слышал о таком?
Арсений замотал головой.
— На, почитай. Очень известный в своем роде человек. Только не болтай о ней, этой книги нет в широкой продаже — это редкое издание. Тут есть и описание его жизни в э-э-э… в некотором ключе. Тут его представляют больным человеком, но не обращай на это внимания… Люди, бывает, ошибаются, когда судят со стороны.
— Почему?
— Ну, видишь ли, для людей своего времени он был слишком… необычен, что ли. А люди боятся всего необычного.
Арсению было неинтересно читать про какого-то незнакомого маркиза, да еще явно непопулярную книжку, но отказаться он не посмел. Он долго откладывал, но когда как-то открыл книгу и принялся листать — дядя в любой момент мог спросить о ней, — неожиданно для себя увлекся.
Книга произвела на Арсения сильное впечатление — он испытал гадливость, стыд и… интерес. Там были иллюстрации, от которых у него захватывало дух, ему было неприятно смотреть на них, но он почему-то смотрел снова и снова…
Летом Михаил Павлович пригласил Арсения пожить пару недель на его даче и как следует позаниматься французским. Арсений и сам не знал, почему поехал. Сделал он это по доброй воле. К дяде он стал относиться как к неизбежному, завораживающему злу — ненавидел, когда не видел его, но во время общения не мог противостоять и сопротивляться его власти. В этом подчинении он находил что-то сладостное, впрочем, не признаваясь себе в этом до конца.
Дача была такой, какой и должна быть дача функционера, важного чиновника — двухэтажное здание, богато обставленное помпезными советскими знаками избранности: хрустальные люстры, ковры, строгая мебель, кожаные диваны. В саду — дорожки из плитки, стояли синие большие елки, со всех сторон — высокий белый забор. Здесь они были надежно скрыты от посторонних глаз. Никакой прислуги на даче не оказалось, дядя распустил ее, сказав, что хочет сам позаниматься хозяйством. Недалеко была река, кругом лес — дача находилась в закрытом поселке.
Первые дни они просто гуляли по лесу, собирали ягоды, удили рыбу. Мальчик уже привык, что важный человек уделяет ему столько времени, и его почему-то не удивляло, что тот предпочитает именно такую компанию, что ему не скучно. В любом случае никаких вопросов он не задавал.
Шла уже вторая неделя летних каникул, середина июня. Днем Арсений что-то рисовал, читал приключенческий роман, который захватил с собой. Вечером дядя пригласил его прогуляться по дачной аллее. Они шли медленно, прогулочным шагом, слушали пение птиц да отдаленный стук топора — где-то рабочие строили новый дом. Дядя говорил без умолку. Он рассказывал какие-то истории из жизни, случавшиеся с его знакомыми. Причем его знакомые оказывались самыми разными простыми людьми — от слесаря до егеря. Про себя же дядя никогда ничего не говорил. Арсению было хорошо вот так идти рядом с ним — рассказчик он интересный, впереди — все лето, дома ждет капитан Блад…
Неожиданно дядя умолк, а потом спросил:
— Ты прочитал ту книжку?
Арсению показалось, что его застали врасплох. Видимо, дядя имел в виду де Сада. Он кивнул.
— Понравилось? Что ты понял из книжки?
— Что маркиз де Сад был нехорошим человеком, негодяем. Он занимался недопустимыми
