Николай Васильевич был в каком-то старом заштопанном плаще песочного цвета, в руках у него болтался ветхий зонтик с торчащими спицами, хотя погода весь день была солнечная, и ничто не предвещало дождя. Он быстро семенил впереди, показывая дорогу, так, что друзья едва поспевали за ним и боялись потерять его из виду. Но путь оказался недолгим. Они дошли до небольшого обшарпанного дома на одной из ближайших оживленных улиц и повернули во двор. Николай Васильевич нырнул в боковой подъезд, ребята поспешили следом. На них пахнуло сыростью, каким-то гнилостным запахом. Николай Васильевич бодро поднялся на третий этаж и остановился перед старой дверью, обитой дерматином. Он поковырялся в замке ключом, толкнул дверь, и они оказались в длинном и грязном коридоре. Со стен кое- где свисали обрывки обоев, на полу валялись старые коробки, сломанные игрушки, еще какой-то мусор. На всем лежала печать крайней бедности и запущенности.
— Это бывшая коммуналка, так что не пугайтесь, — пояснил Николай Васильевич, — проходите, ребята.
Он провел их по квартире, показал кухню, потом открыл дверь в одну из комнат и сказал:
— Ну, располагайтесь, молодые люди. На кухне чайник, холодильник, посуда, можете пользоваться. Обустроитесь — и приходите ко мне на ужин.
И торопливо исчез.
— Ну, что ты думаешь? — спросил Володя, когда они остались одни.
— Не знаю. Мне как-то не по себе. Зачем он нас пригласил? — покачал головой Мишка. — Странно как-то. Может, ему что-то от нас надо?
— Ну, он похож на одинокого полусумасшедшего человека. Вряд ли у него в мыслях что-то плохое, — возразил Степанков.
Их небольшая комната была в довольно приличном состоянии. Время оставило в ней меньше разрушений, чем в остальной квартире. Вдоль стен стояли две кровати, посередине — письменный стол, в углу — шкаф.
Володя поставил чемодан на пол, прошелся по комнате, открыл окно и вдохнул воздух полной грудью.
— Живем, — сказал он, улыбнувшись и обернувшись к Мише.
Уже поздно вечером ребята сидели на кухне, пили чай, заваренный Николаем Васильевичем, и, затаив дыхание, слушали его рассказы. Он оказался очень начитанным человеком и интересным собеседником, кроме того, болтал без умолку. Раньше он работал в каком-то конструкторском бюро, а сейчас вышел на пенсию и страдал от одиночества и недостатка общения.
— Здесь жила вся моя семья: братья, сестры, и еще много других семей, — говорил он, наливая себе очередную чашку горячего чая, — но постепенно все разъехались: кто-то женился, кто-то умер, кто-то переехал… Я остался один. С женой я давно расстался, детей мы не нажили… Дом этот назначили на снос, да вот что-то не сносят и никого не поселяют. Я потому вас и пригласил, что мне нужно хоть с кем-то поговорить, а у меня никого нет.
— А друзья с бывшей работы? — поинтересовался Миша.
Николай Васильевич некоторое время молчал, потом, вздохнув, пояснил:
— У всех семьи, дети, внуки. Им и без меня дел хватает.
— И вы так легко пригласили людей с улицы? — недоверчиво спросил Володя.
— А что? Красть у меня нечего. Да и не боюсь я ничего больше, — пожал плечами хозяин.
А потом друзья сидели у окна и курили в форточку. Они поужинали пельменями, которые превратились-таки в кашу, но все же были съедобными и вполне вкусными, и ощущали в желудке приятную тяжесть и тепло. Где-то внизу, за окном, засыпала Москва, и они чувствовали себя абсолютно счастливыми.
Ночью Володя неожиданно проснулся. На новом месте было непривычно и странно — на окнах нет штор, и луна светит прямо в лицо. Он взглянул на друга — тот крепко спал. Володя некоторое время поворочался с боку на бок, но сон так и не шел. Тогда он встал и на цыпочках вышел из комнаты, прошел на кухню и налил стакан воды, потом вернулся в коридор и замер. Из комнаты, где спал Николай Васильевич, раздавались какие-то странные звуки. Разлетаясь по огромной квартире, каждый звук отдавался гулким эхом.
Он на цыпочках подошел поближе и прислушался. Судя по всему, кто-то всхлипывал. Степанков немного постоял в нерешительности и постучал в дверь.
На миг рыдания стихли, потом послышался шорох, и Володя услышал тихий голос:
— Входите…
Николай Васильевич лежал на кровати, по щекам у него катились слезы.
— Что с вами? — испуганно спросил его Володя.
— Да так, — Николай Васильевич махнул рукой, вытер лицо, — по ночам мне бывает особенно грустно. Хорошо, что вы остановились у меня, я все никак не привыкну к одиночеству.
Степанков в изумлении смотрел на него, не зная, что говорят в таких случаях.
— Если что, стучите к нам, — предложил он.
— Что? — Николай Васильевич как будто очнулся от оцепенения, потом махнул рукой. — Да, хорошо. Иди спать, тебе вставать рано.
Володя постоял еще немного, потом пробормотал какие-то слова сочувствия и вышел из комнаты, но Николай Васильевич этого уже не заметил.
На следующий день Миша уехал сдавать документы на поступление, а также за покупками — красками и холстом, которые были нужны, чтобы написать картину вместо «Машеньки». Володя принялся готовиться к экзаменам.
Как человек практического склада, понимающий, что звезд с неба не хватает, он остановился на химическом вузе. Ему показалось, что поступить туда будет проще — конкурс не такой большой, как в более престижные институты. Да и профессия перспективная, нужная — связана с производством, промышленностью. Время от времени он звонил родственникам Миши по номеру, который тот оставил, но никто не поднимал трубку…
Днем Володя вышел на кухню, чтобы пообедать, и увидел там Николая Васильевича. Тот сидел за столом, перед ним стояла чашка с чаем, радиоприемник бормотал что-то неразборчивое. Кивнул на чайник:
— Не хочешь выпить со мной чайку горяченького? Сядь, посиди со стариком. Скучно мне одному.
Володя присел на край табуретки.
— Как подготовка?
— Потихоньку, — улыбнулся Степанков.
Николай Васильевич тяжело поднялся, накапал себе в стакан какого-то лекарства и залпом выпил.
— Старый стал, больной. Сердце шалит.
— Да что вы такое говорите? — возмущенно возразил Володя. — Вы еще не старый.
— Эх, — он махнул рукой, — не говори ерунды. Сил все меньше и меньше. И еще жара эта меня добивает, в такие дни совсем плохо…
Начались экзамены. Друзья почти все время пропадали в институтах или же занимались дома, свободное время тратили только на еду и сон. Володя уже сдал успешно несколько экзаменов и готовился к последнему — математике. Этот экзамен вызывал у него самые большие опасения. Эта точная наука никогда не была его любимым предметом. В школе учился так себе, бывало, и трояки схватывал — какой нормальный мальчишка в пятнадцать лет думает об учебе?
До последнего испытания оставалось несколько дней, но Володя ощущал, что ему катастрофически не хватает времени.
— Нечего было раньше бездельничать, — ругал он себя.
Володя и рад был бы заниматься все время, но иногда все же приходилось делать паузы — время от
