Белоруссии.[45] Поэтому во время всего периода чистки Хрущев работал в составе тройки без замены.
Конечно, в организации этой массовой операции присутствовал и субъективный фактор. Историк Ю. Жуков обратил внимание, что охват репрессивной акцией кулаков и уголовников в количестве свыше 5000 определили семеро: А. Икрамов (Узбекская ССР) — 5441 человек; К.М. Сергеев (Орджоникидзевский край) — 6133 чел.; П.П. Постышев (Куйбышевская область) — 6140 чел.; ИМ. Варейкис (Дальневосточный край) — 6698 чел.; Л.И. Мирзоян (Казахская ССР) — 6749 чел.; К.В. Рындин (Челябинская область) — 7953 чел.
Численность свыше 10 тысяч запланировали трое:
Я. Столяр (Свердловская область) — 12000 чел.; В.Ф. Шарангович (Белорусская ССР) — 12800 чел. и Н.Г. Евдокимов (Азово-Черноморский край) — 13606 чел. Трагикомедия в том, что позже Хрущев отнес всех «кровожадных функционеров», непосредственно причастных к этой операции… к «жертвам необоснованных репрессий». Но самыми кровожадными оказались лишь двое: Роберт Эйхе, желавший только расстрелять 10800 человек, и сам Никита Хрущев. За время операции он потребовал подвергнуть репрессиям 41305 человек, в том числе расстрелять 8500.
Глава 8. Неизвестная война Сталина
Хотя в регионах уже шла интенсивная работа по сбору информации об «уголовно-кулацком контингенте», чекисты не спешили с началом проведения операции, а с 16 по 20 июля в Москве прошло расширенное совещание руководителей центральных и региональных органов НКВД. Характер обсуждаемых на нем вопросов до сих пор остается секретом, но именно в день окончания «сборов», 20 июля 1937 года, Политбюро ЦК ВКП(б) приняло еще одно важное постановление (П51/324). В архивах сохранилась приложенная к протоколу записка Сталина: «Всех немцев на наших военных, полувоенных и химических заводах, на электростанциях и строительствах, во всех областях — всех арестовать». Примечательно, что он трижды употребляет слово «всех» и даже сделал подчеркивание.
Рукой Сталина написан и текст постановления: «Предложить т. Ежову дать немедля приказ по органам НКВД об аресте всех немцев, работающих на оборонных заводах (артиллерийские, снарядные, винтовочно-пулеметные, патронные, пороховые и т. п.), и высылке части арестованных за границу. Копию приказа прислать в ЦК. О ходе арестов и количестве арестуемых сообщать сводки (ежедневные) в ЦК. За / И.».[46] На документе есть и другие подписи: «В. Чубарь, Ежов, В. Молотов, К. Ворошилов, Каганович, А. Микоян».
Что же вызвало столь эмоциональную реакцию вождя, отразившуюся в самой форме подготовки документа? Увы, архивы России до сих пор не дают прямых ответов на эти вопросы. Но примечательно, что в день начала «сборов», 16 июля 1937 года, выступая в Париже на собрании «Русского Национального Союза воинов», генерал-майор Антон Туркул говорил: «Мировые события приближаются. Столкновение этих двух сил неизбежно. Русский народ, порабощенный коммунистической властью «интернационала», неминуемо будет вовлечен в это столкновение, но не во имя России, а во имя спасения советской власти и порабощения ею других народов. Что же делать нам, русским воинам, в эти грозные часы?». И поскольку даже Туркул, поддерживавший «дружеские отношения с Гимлером» и провозгласивший клич: «Наш идеал — фашистская монархия», а во время войны сотрудничавший с нацистами, почувствовал запах пороха, то, конечно, Сталин разбирался в ситуации лучше недобитого дроздовца.
И, чтобы понять возможный ход мыслей вождя, обратим внимание на недавно опубликованный документ. Именно 20 июля на его столе оказалось письмо наркома иностранных дел СССР М.М. Литвинова с проектом его заявления временному поверенному в делах США по поводу заявления госсекретаря США Корделла Хэлла: «Секретно. Размечено: Потемкину, Стомонякову.
Американский поверенный в делах Гендерсон (посол отсутствует) передал сегодня в НКИД прилагаемое при сем заявление, сделанное Хэллом для печати. При этом он зачитал телеграмму Хэлла, в которой содержится следующая фраза: «Вам поручается переслать в Вашингтон комментарии руководителя Ведомства иностранных дел относительно принципов, изложенных в заявлении…»… Гендерсон, по поручению Хэлла, просил выяснить, имеются ли у наркома г(-на) Литвинова какие-либо соображения по существу этого заявления… Госдепартамент придает заявлению Хэлла весьма серьезное значение».
ЗАЯВЛЕНИЕ ГОСУДАРСТВЕННОГО СЕКРЕТАРЯ США К. ХЭЛЛА ДЛЯ ПЕЧАТИ
6 июля 1937 года Государственный секретарь США, сделав сегодня вечером нижеследующее заявление, объяснил корреспондентам, что оно является универсальным в применении и целью является применять его везде. Следует текст заявления:
«Я неоднократно получал запросы и предложения, вытекающие из того, что положение в различных частях мира потрясено. Бесспорно, что в ряде областей налицо напряженность и трения, которые на поверхностный взгляд затрагивают лишь страны, расположенные в ближайшем соседстве, но которые при конечном анализе оказываются неизбежно затрагивающими весь мир…
Серьезные враждебные действия где бы то ни было в мире не могут не затронуть тем или иным путем интересов, прав или обязательств нашей страны. Я поэтому считаю необходимым… сделать заявление относительно позиции моего правительства в отношении международного положения и проблем… Наша страна постоянно и последовательно защищает сохранение мира… Мы отстаиваем воздержание всех наций от применения силы в проведении политики и от вмешательства во внутренние дела других наций. Мы отстаиваем урегулирование всех проблем… путем мирных переговоров и соглашений…
Поддерживая принцип святости договоров, мы верим в изменение условий договоров, когда возникает к тому нужда, путем правомерного процесса… Мы верим в уважение всеми нациями прав других и в выполнение всеми нациями установленных обязательств. Мы стоим за оживление и укрепление международного права. Мы отстаиваем меры, способствующие экономической безопасности и стабильности мира. Мы отстаиваем снижение или отмену чрезмерных барьеров в международной торговле. Мы добиваемся эффективного равенства торговых возможностей, и мы настойчиво предлагаем всем нациям применение принципа равенства трактования. Мы верим в ограничение и сокращение вооружений.
Понимая необходимость сохранения вооруженных сил на уровне, соответствующем национальной безопасности, мы готовы сократить или увеличить наши собственные вооруженные силы пропорционально сокращениям или увеличениям, предпринимаемым другими странами. Мы уклоняемся от вступления в союзы или связывающие обязательства, но мы верим в совместные усилия, осуществляемые мирными и практическими средствами для поддержки принципов, изложенных в настоящем заявлении».[47]
Конечно, для Сталина — мудрого и опытного государственного деятеля — было совершенно ясно, что стояло за этим, по существу, демагогическим заявлением госсекретаря США. Дело в том, что Америка, фактически расположенная на огромном мировом острове, в это время могла чувствовать себя в полной безопасности, гарантирующей ее от любого вторжения извне. Наоборот, заглядывая из океана на события в остальном мире, она могла не только погреть руки на начинавшемся пожаре мировой войны, но и еще больше набить свою финансовую мошну. В том числе и на войне Японии с Китаем.
Причем заявление, сделанное Хэллом, определило всю последующую политику США вплоть до нападения Германии на СССР, особенно на Дальнем Востоке. Как указывает историк Галицкий: «На том этапе войны никто из западных демократий не захотел идти дальше порицания военных действий в Азии. Более того, продолжая политику Мюнхена на Дальнем Востоке, Вашингтон, Лондон и Париж оказывали значительную помощь агрессору, отказывая в этом Китаю. Например, закон о нейтралитете США не давал возможности Китаю закупать оружие и военные материалы в США. В то же время Вашингтон поставлял в Японию все необходимое для осуществления ее агрессивных планов».
Действительно, в 1937–1939 годах США предоставили Японии военную помощь и стратегическое сырье на сумму 511 млн. долларов (в 5 раз больше, чем мог в то время предоставить Китаю СССР), что составило почти 70 % всего американского экспорта в эту страну. Не менее 17 % стратегических материалов шло в Японию из Англии. В 1939 году Япония закупила американского металлолома в 10 раз
