— Нет, — твердо выдохнул Клоков, хотя и не сомневался, что бывший зэк, предводитель банды себе подобных отморозков, легко справится с ним.
Но Димины упрямство и гордость не позволяли ему отступить.
— Ну?! — в руках Лехи-Гестапо появился нож.
Лезвие сверкающей молнией промелькнуло перед глазами, едва заметно царапнуло Димину щеку. Клоков прищурился, но не двинулся с места.
— Не надо, Леша! — чуть не плача, Люба сорвалась с места, подскочила к ухажеру, отводя его нож в сторону. — Пожалуйста, Лешенька! Не надо, я сама.
Потом опустилась на краешек табуретки возле кровати (звякнули алюминиевая миска и стакан). Любаня схватила Дмитрия за руки, сжала их в своих ладонях и быстро-быстро забормотала, умоляюще глядя в глаза парню:
— Димочка! Димочка! Ну, пожалуйста! Ляг. Отвернись. Пожалуйста.
Клоков, сжав губы, смотрел на краешек полотенца, который торчал из-под аппетитной Любиной попки. Полотенце еще недавно закрывало еду. Повариха заботливо сохраняла ее теплой для пациента лазарета. А теперь Любаня сидела на этом куске материи, а Дима думал о том, каким был идиотом, рисуя в воображении нелепые картины. Строя иллюзии.
— Димочка, Димчик, Димуля, ну, пожалуйста, — шептала Любаня. — Пожалуйста! Для меня…
Дима вздрогнул, отвел глаза от дурацкого полотенца, уперся взглядом в темные зрачки женщины.
— Для тебя? — медленно, с усилием переспросил он.
— Ага-ага, — согласно закивала женщина, думая, что говорит именно то, что нужно.
— Для тебя… — повторил Дима.
Он горько засмеялся. А потом упал на койку, отвернулся к стене и закрыл голову подушкой. Даже зажмурился, словно это что-то могло изменить. Думать ни о чем не хотелось. Дышать не хотелось. Видеть людей не хотелось. Слушая вздохи Любани, проникавшие сквозь подушку, Дима ненавидел все человечество.
Потом к томному голосу молодой женщины прибавилось довольное рычание Лехи-Гестапо, перешедшее в хриплый стон. Хлопнула дверь. Все затихло.
Дима Клоков находился на неизвестном острове, где-то за Полярным кругом, в лазарете, на койке. Он лежал, все так же не открывая глаз, хотя понимал, что в комнате уже никого нет. С того момента, как его отец, Александр Клоков, произнес фразу: «Ты еще не знаешь, что такое настоящая жизнь» — прошло лишь несколько дней.
— Я знаю, папа, — горько сказал вслух бывший студент. — Прости меня…
Вчерашний мальчишка, повзрослевший еще на несколько лет, поднялся с койки. Пошатнулся, ухватился за спинку. Постоял, огляделся, двинулся к шкафу. Вытащил оттуда свои вещи. Смахнул с табурета грязную посуду на пол, уселся и принялся одеваться.
— Димочка, куда же ты, — прежняя Любаня, с собранными в пучок волосами, впорхнула в комнату, засуетилась, убирая с пола и не переставая причитать: — Куда же ты? Куда? Зиночка не разрешила тебе. Нельзя!
— Нельзя? — громко, гневно выкрикнул Клоков, уставившись на Любаню.
— Нельзя, — всхлипнула та, прижимая к груди грязную посуду.
— Можно! — выдохнул Дима. — Можно!
Он резко поднялся, забыв про слабость. Пошатнулся.
— Что тут за шум? — вдруг раздался из-за двери веселый голос. — Что за шум, а мордобой погулять вышел?
Марат Доценко, появившийся в комнате, вовремя успел поддержать Диму, который чуть было не упал от вновь навалившейся слабости.
— Помоги мне, — отрывисто попросил Клоков, — Марат! Помоги дойти до нашего дома!
— Тю! Так ты ж вроде на больничном, — удивился Доценко, поглядел на Любаню, которая молча сидела на полу, все так же прижимая посуду к груди. — Зинаида говорила, что тебя только завтра…
— Помоги-мне-дойти-до-нашего-дома! — медленно, отчеканивая каждое слово, повторил бывший студент и крепко ухватил коллегу за руку.
— Без базара! — пожал плечами Доценко. Он еще раз посмотрел на Любаню, озадаченно почесал ухо. Подхватил баул Клокова: — Давай-ка эту кошелку я понесу…
— Димочка… — всхлипнула Любаня, но пациент госпиталя даже не взглянул на нее.
Доценко и Клоков вышли на улицу, Дима вдохнул морозный воздух, ненадолго остановился, глядя в небо, все так же укутанное плотными облаками. В белый облачный пух то и дело ныряли большие птицы, они тревожили душу жалобными криками.
— Веди! — Клоков двинулся вперед.
— Что у тебя с ней? — с любопытством поинтересовался Марат, когда они чуть отошли в сторону от женского домика. — Запал на Любаню, что ли?
— Я?! — против воли крикнул Дима.
Он покраснел, но не от стыда, а от злости. На себя самого — сопливого, наивного сосунка, лишь недавно придумавшего себе какой-то смешной, нелепый образ. Образ женщины, которой не существовало в природе. Была только дешевая потаскуха, готовая отдаться первому встречному. А он, идиот, чуть было не поставил эту тварь на пьедестал…
— Да ладно тебе… — засмеялся Марат. — Ладно, не лечи! Здесь всего две бабы — Зинка да Любаня. А нас, мужиков, почти два десятка. Так или иначе, все либо туда, либо туда. Если не гомики…
Доценко замолчал, потому что Клоков внезапно остановился.
Дима вспомнил эти фразы Любани, которые теперь приобретали совсем другой смысл. И еще отчетливо всплыли смешки женщины, ее ответ, когда он, Клоков, спросил, где Зина, врач.
— А мне вот Зинка нравится, — подмигнув, сообщил Доценко, словно по секрету. — Люблю блондинок. Так что я к ней лыжи подкатываю…
Клоков молча шел вперед. И вдруг опять остановился, медленно повернулся в сторону спутника.
— Слушай, Марат, — произнес он, глядя в черные глаза Доценко. — Ты в лазарет зачем приходил?
— Тебя проведать, — не моргнув глазом, соврал тот.
— А если честно? — с нажимом спросил Клоков, хотя уже знал ответ.
— Ну, видишь ли, — замялся спутник. — Тебе Любаня нравится, а мне блондинки. Мне Зинка нравится. Вот я… это… с ней, тыры-пыры, пока…
— Ага, понятно, — удар следовал за ударом. Впрочем, стоило ли надеяться на то, что Доценко пришел в лазарет для того, чтоб проведать больного коллегу? Это было бы верхом наивности со стороны Дмитрия. Здесь каждый думал о себе, за исключением, быть может, Святослава Фокина.
— А ты, это, кстати, подумай, — пытаясь сменить тему, продолжал Марат. — На Любаню Костя Лишнев глаз положил. Обхаживает ее. Так что ты аккуратнее, если чего к ней имеешь. А то Костя наш, сам знаешь, долго думать не любит. У него чуть что — сразу: «В ухо дам». И даст. Не только в ухо.
Дима вдруг расхохотался, как сумасшедший.
— Лишнев обхаживает Любаню? — с трудом выдавил он.
— Тише ты! Тише! — быстро оглянувшись по сторонам, шикнул Марат. — Ты, блин, базар фильтруй, парень. Я-то на Костю управу найду, если что. А вот тебе несладко придется. Он тебя и так не любит…
