— Все сделаю, ваша милость! Где сгрузить-то прикажете? Мне обратно торопиться нужно, ваш заказ исполнить, час каждый дорог!
ГЛАВА 10
Лошадь всхрапнула и шарахнулась в сторону. Крупная птица, похожая на филина, тяжело взмахнув крыльями, поднялась с ветки и пролетела и уселась на ветку полуобгоревшей сосны, торчащей одиноким костылем на небольшой поляне.
Сартский оглянулся. Мощные, величиной почти с человеческие пальцы, когти сжались, и кора с шелестом посыпалась на жухлую траву. Встретившись на мгновение взглядом с огромными немигающими глазами, он поспешно отвернулся.
— Черт бы тебя побрал, Войтыла! Черт бы тебя побрал!
Тяжелый, словно вата, туман полз от болота по маленькому распадку. Воздух, недвижимый и тягучий, казался осязаемым, настолько сгустились и смешались друг с другом смрадные испарения болота и гниющих листьев, затхлая вонь от заросших причудливым мохнатым мхом искореженных стволов некогда прекрасной березовой рощи и чувство гнетущего напряжения, переходящего в необъяснимый животный страх.
Сартский вполголоса выругался, поежившись, словно от лютого, пробирающего до костей холода. Ощущение тяжелого взгляда в спину возникало сразу же, как только он сворачивал с тракта на полузаросшую, нехоженую тропу, ведущую в Гнилую падь.
— Словно морок какой-то… — Сартский разглядывал скрюченные стволы деревьев с чахлыми листочками. — Ведь еще пять зим назад я здесь на оленей охотился… А сейчас не то что люди селиться рядом перестали, дичь — и та ушла! Ох, зря я пригрел колдуна!
Ф-фух! Оглушительная тишина нарушилась очередным жалобным вздохом лошади. Казалось, треск от ломавшегося под копытами валежника разносился на всю округу.
— Не хватало еще, чтобы волки пожаловали! — прошептал Сартский вполголоса, сжав в руке нательный крестик. — Нет! Сожгу я его к чертовой матери, чернокнижника! Господи! — по спине побежали ледяные мурашки, собираясь в низу живота в тягостный ком. — Вот накаркал!
В сумрачной, чуть подернутой сизым туманом чащобе, замелькали серые, пригибающиеся силуэты. Лошадь замерла как вкопанная, поводя ушами. Хищно сверкнули невдалеке огоньки желтых глаз.
— Н-но! — Лошадь не реагировала на шенкеля, судорожно вздымавшиеся бока ожгла плеть. — Пошла, волчья сыть!
Вздыбившись, лошадь увернулась от бросившегося хищника, ударив его при этом задним копытом, и с места понесла в карьер.
— Пошла! Пошла! — Сартский нахлестывал несчастное животное, и без того понимавшее, что их нагоняют. Волчий вой, слышавшийся поначалу за спиной, раздавался уже сзади с обеих сторон.
Минуты бешеной погони казались вечностью. Вот уже знакомый поворот, за которым должна была показаться землянка Войтылы. Черная тень метнулась под ноги лошади, но гнедая, уже хрипя и роняя пену с удил, рванулась из последних сил.
Промахнувшись, волк снова пошел в атаку, в два прыжка нагнав лошадь. Другой серый хищник подскочил рядом, и челюсти, щелкнув, едва не достали до сапога всадника.
Сартский, перегнувшись в седле, изловчился и ударил плетью того, что был ближе всех. Тот кувыркнулся, дернулся и остался позади.
Волки, а их осталось четверо, заходили попарно с обеих сторон, и можно уже было ощутить смрадный запах псины, исходящий от их влажной шерсти. Обернувшись на мгновение, он увидел густой туман, затягивающий тропинку…
Падение с лошади было таким же стремительным, как и скачка: огромный, вывороченный бурей с корнем дуб преградил дорогу, и гнедая чудом не влетела в него на полном скаку.
Волки не нападали на него, осторожничали. Трое стояло чуть в стороне, ощеряясь, наклонили головы, пропуская вперед вожака. Огромный черный волк медленно заходил справа.
Сартский огляделся: лошади не было, она успела убежать, а волки не кинулись в погоню, значит, им нужен был он. Это конец! Один, безоружный, с коротким кинжалом, он ничего не сделает против них, ведь меч и арбалет остались притороченными к седлу.
Волк пригнулся для броска, но на оскаленной морде горели не яростным огнем кровожадные глаза хищника, наоборот, волчий взгляд был человеческим, ярко-голубые глаза смотрели пренебрежительно, даже с презрением. Волкодлак!
Сартский вынул из ножен кинжал, готовясь принять на него оборотня, но внезапно, словно по команде, волки замерли, как будто к чему-то прислушиваясь, и вслед за оборотнем скрылись в чаще.
— Не только колдуна сожгу, — он с трудом поднялся, — но и весь лес со всеми его тварями…
Землянка Войтылы выглядела нежилой: внутри через откинутый полог виднелись разбросанные вещи, разбитые черепки захрустели под ногами.
— Эй, колдун! — Сартский заглянул внутрь. — Ты, часом, не помер?
На топчане кто-то или что-то зашевелился. Тряпье откинулось, и раздался дребезжащий голос Войтылы:
— Ох! Преставлюсь скоро, пресветлый пане! Ох! Душенька моя горемычная…
— Да черти тебя на том свете заждались, нехристь поганая! — Сартский зло сплюнул. — Чего блажишь? Опять в гадину оборотился какую-нибудь и тебе хвост оттоптали? Вылезай и говори, как
— Ох! — Голос колдуна зазвучал еще жалобнее. — Да разве ж я для светлого пана Конрада когда здоровья и сил жалел? Да я…
Договорить ему Сартский не дал. Он, с трудом протиснувшись в узкое входное отверстие, выволок за шкирку колдуна и бросил перед собой на землю. Войтыла обхватил Сартского за ноги и заголосил:
— Не губи, пресветлый пан! Пожалей старика! И так ноги еле таскаю, еще одну зиму отмеряю, и ладно! Не отправляй более раба своего на погибель верную! Не такой, как мы, тот, за которым меня пан послал! Не могу я ничего поделать! Не подвластен он моим чарам! — Войтыла горестно заламывал руки, при этом искоса поглядывая на Сартского.
Конрад Сартский в изумлении отшатнулся:
— Ты! — Он наклонился, поднял за плечи колдуна и пристально взглянул ему в глаза. — Сколько я тебе жертв отправил, грех на душу взял? Кости-то человечьи, поди, до сих пор волки по лесу таскают! Ты что мне обещал?! Мол, дай все, что пожелаю, и исполню потом все, что я потребую! Ты же говорил, что тебе подвластны теперь все твари этого мира, живые и мертвые…
— То-то! — Старый колдун, прихрамывая и держась за поясницу, зашагал к маленькому капищу около землянки. — Я же говорил — этого мира! Нашего! А этот командор Верт не принадлежит здешнему миру!
— А чьему тогда?
— А ничьему! — Войтыла, кряхтя, наклонился к кострищу жертвенного алтаря. — Я в ворона перекинулся и видел, как он из реки вышел! Не выплыл, не течением его принесло, а именно вышел!
— Вышел и вышел! Чего заладил, как глухарь на токовище! — пробурчал Сартский. — Как это вышел? Из воды вынырнул, что ли?
— Из воды и вынырнул! — Войтыла пошевелил чуть тлеющие угли, выудил из недр своего балахона мешочек и высыпал его. Мощный сноп разноцветных искр взвился в небо, и фиолетовое пламя заплясало. — Та речка, что у Дальнего Заброда, ее воробей перешагнет, лапки не замочит, а он из нее вынырнул, словно вырвался из чего-то! Стоит, а воды-то по колено едва будет! Он-то меня и прибил там…
— Жалко, что не добил! — Сартский в ярости сжал кулаки. — Как вынырнул, так и обратно занырнет! Слушай меня внимательно, чернокнижник, вот его вещи — делай что хочешь, но узнай мне о нем все!
Он швырнул старику под ноги небольшой сверток. Тот обнюхал его, осторожно, словно боясь, стал
