Если бы и латыши удержали свой фронт! Что ж винить соседей напрасно, все же они добрые друзья, хоть и пришлось им повоевать друг против друга на развалинах Российской империи, когда везде полыхала Гражданская война.
Но как те сами могли устоять, если Советам хватило пяти дней, чтобы размолотить литовскую армию и зайти с юга на беззащитную Латвию, и так державшую самый протяженный фронт? Сейчас у соседей совсем худо — Рига и Лиепая оставлены, к великому торжеству красной пропаганды. Она захлебывается лютой злобой на «оголтелых буржуазных наемников, что осмелились поднять восстание против законного народного правительства».
Старая тактика, еще Ленин ее многократно опробовал — взять с дюжину мерзавцев с подходящими фамилиями и объявить их «настоящим правительством рабочих и крестьян», к которым пришла на помощь Красная Армия. И Сталин эту тактику взял на вооружение — в «зимнюю войну» быстро организовал из отщепенцев «правительство» так называемой «Финляндской народно-демократической республики», которое обосновалось в первом же городке, захваченном его войсками.
Да еще потребовал, чтоб Эстония признала «Териокских министров», которых с трудом набрали, ибо не было столько коммунистов из финнов. А во главу поставили жившего постоянно в Москве Отто Куусинена. Хорошо, что тогда президент Пятс согласился только признать ту территорию, которую эта шайка контролировала, точнее, была захвачена Красной Армией.
Сейчас настал черед Эстонии — как в прошлый раз Советы уже организовали Эстонскую Трудовую Коммуну, даже название не изменили, только вожаки другие — Яна Анвельта, Виктора Кингисеппа и других старых молодчиков со времен Гражданской у них уже нет. И латышам правительство организовали, и литовцам — молодая коммунистическая поросль подросла.
— Выпалывали их плохо, — только и сказал генерал, пожав плечами. Огляделся по сторонам — от берега отходили десятки лодок, дымили трубами несколько пароходов. Полным ходом шла эвакуация на острова Моонзундского архипелага обескровленных, но не разбитых частей эстонской армии. Два сгоревших танка стояли у пристани — немое свидетельство отваги кайтселлитовцев, что сожгли их бутылками с «коктейлем Молотова».
Смешно, но именно захваченное у красных оружие позволило эстонцам держать фронт и удвоить число танков и самолетов. Без этого оборона Моонзунда сейчас была бы невозможна, а так есть шанс удержаться. Франция запросила перемирия, и все в Эстонии ожидали, что Германия скажет свое веское слово. Хотя генерал мало на то надеялся, но скрывал это от солдат и офицеров, дабы те дух не потеряли.
Патроны и снаряды еще есть, на островных аэродромах два десятка истребителей, там же весь маленький флот и две героические подлодки. Да и латыши пока успешно обороняются на Земландском полуострове, удерживая за собой Виндаву.
— Нужно продержаться, — отдал сам себе приказ генерал и спокойным шагом вступил на сходню, что вела на палубу единственного миноносца эстонского флота «Сулев», на котором уходило на острова правительство страны, чтобы там продолжить борьбу за свою Родину.
Лайдонер хорошо понимал, что у них есть еще пара недель, пока красные привезут достаточное количество переправочных средств, ибо на всем побережье Эстонии они не найдут для себя даже дырявого баркаса. И нужно уже сейчас думать, как добраться до Швеции, постаравшись эвакуировать всех кайтселлитовцев — им пощады не будет…
Дни мелькали перед глазами гауптмана фон Люка так быстро, что он толком и не заметил, как от берегов Ла-Манша очутился в Орлеане, в который уже переехало бежавшее поначалу в Бордо правительство.
Точнее, бывшее — новый французский кабинет возглавил престарелый маршал Петен. Да и сам Бордо становился тоже бывшей «столицей» — согласно договоренности между двумя странами, новое правительство возвращалось в Париж, в который так и не вошли германские войска, остановленные приказом фюрера у самых предместий.
Люк счел этот приказ фюрера очень разумным и предусмотрительным, ведь если не собираешься воевать дальше и хочешь сделать из врага если не друга, то союзника, никогда нельзя ущемлять его честь или позорить. И это его мнение разделяли многие офицеры, за исключением самых упертых, что мечтали пройти триумфальным парадом по Елисейским Полям.
Парад, конечно, дело хорошее — Люк сам торжествовал, понимая, что позор Версаля смыт, но не стоило обрушивать на головы несчастных французов все те унижения, которые они нанесли немцам двадцать с лишним лет тому назад. То была расплата за победоносный Седан полувековой давности, и капитан отчетливо понимал, что Гитлер сделал все, чтобы сгладить французам чувство горечи, и тем не допустил даже мыслей о возможном реванше в будущем. А то прямо какой-то заколдованный круг получается — немцы накостыляют французам, затем те возьмут верх, потом снова победа рейха. А кто от этой междоусобицы в выгоде?
И вот он в Орлеане — выдернут приказом из ставки и направлен для обеспечения спокойного отъезда французских министров, благо дивизия Роммеля прорвалась на юг очень далеко, и под рукой генерала не имелось хорошо знающего французский язык батальонного командира, кроме Люка.
Посылать офицера меньшей должности было бы вопиющим нарушением воинской этики. Недаром генерал Вейган, узнав, что молодой капитан командует разведывательным батальоном, назвал его «комманданом», то есть командиром батальона или майором, как принято в германской армии, повысив его на словах, таким образом, в чине.
А вскоре Люк, к своему великому удивлению, оказался комендантом города, ибо никаких других немецких войск, кроме его двух бронеавтомобилей и маленькой команды связистов, там просто не было и быть не могло. И такая лавина срочных дел обрушилась на него, что он к вечеру очумел, а связисты охрипли, беспрерывно связывая его с командованием.
Перед его апартаментами собралась огромная толпа беженцев, и французские ажаны-полицейские с трудом навели там порядок. И тут же выяснилось, что именно Люк должен выписывать пропуск для проезда обратно и подписать наряды на горючее, которое в количестве 10 тысяч тонн имелось в городе и охранялось французскими солдатами.
Как и свойственно немцам, капитан педантично взялся за работу и сильно удивился, когда выяснил, что солнце давно взошло и уже наступает вечер. Площадь внезапно опустела, и Люк облегченно вздохнул, чувствуя, как усталость буквально разлилась свинцом по телу. Не лучше выглядел и переводчик Кардорф — лейтенанта буквально мутило от проделанной работы, ведь именно он вел собеседование с желающими выехать, определяя, кого нужно отправлять по домам в первую очередь.
— Как вы полагаете, Кардорф, не пойти ли нам куда-нибудь в город и пропустить по бокальчику?
Переводчик нашел предложение новоявленного коменданта привлекательным, и офицеры, здраво рассудив, что у ратуши вроде работало вчера какое-то кафе, направились туда, еле волоча ноги.
Улицы были пустынными, город словно вымер. Офицеры не понимали, что произошло, и доплелись до ратуши. Но там, кроме их двух бронеавтомобилей, тоже никого не было, а кафе закрыто. Удар был так силен, что Люк застонал — он был сильно голоден.
И только сейчас Люк понял, что произошло. Ведь с утра к нему пришел мэр и спросил, будет ли в городе введен комендантский час и с какого времени. Люк, рассудив на пока еще свежие мозги, что летом темнеет поздно, приказал ввести «кувр-фе» с десяти часов вечера и подписал нужные пропуска для таксистов и врачей, что было обязательным делом — мало ли кому потребуется срочная медицинская помощь.
И теперь он пожинал плоды своей собственной распорядительности — на часах четверть одиннадцатого, а французы, боясь хоть чем-то разозлить немцев, дисциплинированно, будто прирожденные пруссаки, уже сидят по домам, закрыв все вечерние заведения. С ума можно сойти, если раньше не умереть от голода!
— Меня за малым не придушили, — Андрей машинально потер шею, — но дело сотворено. Теперь все пойдет по-другому.
